аходясь 
вдали от Экбатаны, он ступил на этот путь и до сих пор не получил ни возражений,
 ни наказаний. Теперь Кир предложил ему стать сатрапом Гиркании и Парфии. Он 
станет править, как раньше, но от имени Кира Ахеменида.

— И какую дань платить? — фыркнул пожилой Ахеменид. — Скажи мне, кузен, сколько 
обозов зерна, стад скота, сколько мешков сушеных яблок, мискалей серебра и 
бирюзы? Астиаг даже говорил о золоте. У меня нет ничего этого. Все эти товары 
приходят сюда с востока.

Кир обдумал деликатную материю дани и попросил одну шестую от урожая зерна и 
одну шестую от стада в хорошие годы, а в худые годы засухи и мора — ничего. При 
необходимости он пообещал своему родственнику помощь из западных зернохранилищ 
и запасных хозяйств. Виштаспа снова фыркнул:

— Лиса сказала фазану: "Я буду защищать тебя в опасности и кормить в голодное 
время! " Легко сказать, трудно сделать. В Гиркании не бывает худых лет. Знаешь 
почему? Потому что мы находимся на безопасном расстоянии от смерти земли, где 
создаются и разрушаются империи, где армии убивают друг друга и все, что растет,
 уводят в рабство добродетельных селян, заставляют их делать кирпичи и строить 
дворцы и башни, чтобы дотянуться до неведомых богов.

После нескольких вечеров, прошедших в таких переговорах, к тайному 
удовлетворению Виштаспы, о размере дани удалось договориться. Он верил, что Кир 
сдержит свое слово. Со своей стороны Кир велел родственнику построить 
зернохранилища и прорыть каналы для защиты от наводнений. И лишь когда зима 
кончилась, задал он давно терзавший его вопрос:

— Почему, кузен, ты приветствовал меня как принца-лгуна? Еще никто не награждал 
меня подобным титулом.

— Ты получил его в наследство. Астиаг любил приврать. А разве ты не его 
преемник? Да и Крез был славным Лгуном, как и все прочие монархи с варварского 
Запада.

Кир удивлялся, откуда у этого невежественного с виду Виштаспы такое точное 
знание событий, происходивших на Западе, но затем вспомнил, как много гирканцев 
служило в воинстве мидян и персов. Кир и сам находился в контакте с гонцами, 
чуть ли не ежедневно прибывавшими с почтовой дороги с посланиями от Гарпага и 
других сатрапов. Его беспокоило, что не было известий от сына из Парсагард.

— Ты никогда не думал, — спросил он, — что старое Зло может обратиться чем-то 
иным?

— Да, — согласился Виштаспа и хранил странное молчание, пока не закипело молоко.
 — Так говорит Заратустра.




КИР СЛЕДУЕТ ПО ТРОПЕ ЗАРАТУСТРЫ


Виштаспа всегда задумывался, прежде чем говорить о Заратустре, который, 
по-видимому, не был ни знатным арийцем, ни магом, ни жрецом.

— Ни одна страда не проходит, — заметил он однажды, — чтобы не появился 
какой-либо спаситель, требующий еды и провозглашающий о приходе к власти нового 
бога. — Он снова помолчал. — Девять лет назад Зароастр бежал сюда от воинов 
Раги. Я его прятал, кормил и слушал. Он был сыном Пуррушаспы — из Серых лошадей 
— с западного берега моря. Из рода он был, я думаю, Спитама, Белых. Когда-то он 
был воином. Во всяком случае, он знал, как натянуть парфянский большой лук — 
такой, что, натягивая его, один конец нужно прижать ногой. Парфянская стрела 
может пробить железный щит.

Киру было интересно узнать, как пророк Заратустра получил свое имя. Казалось, 
оно абсолютно бессмысленно — Золотые верблюды, — поскольку верблюд не имеет к 
золоту никакого отношения, разве что переносит его как груз, но этот образ едва 
ли можно было применить к человеку. Как ни странно, другим людям никогда не 
удавалось описать этого бродячего пророка, даже если они цитировали его 
довольно бойко.

— Однажды вечером, — сказал Виштаспа, — я вышел, чтобы наблюдать первый луч 
яркого Сириуса. Заратустра также был там и ждал. Он первым высмотрел звезду и 
раскинул руки. "Кто установил для солнца путь среди звезд? " Так он говорил. 
«Кто сделал луну восковой и ущербной? Кто удерживает внизу землю, а вверху 
звезды от падения? Кто придает быстроту ветру, гонящему облака перед собой, как 
овец? Какой мастер отделил свет от мрака и дал уверенность во всех своих 
творениях человеку, не понимающему этого?»

Виштаспа поскреб бороду. Он вытянул ноги к очагу, рядом с которым дремали 
овчарки, и его семилетний сын Дараявауш — тот, кого позднее греки называли 
Дарием, — взобрался к нему на колени. Крепко держа Дария, Виштаспа продолжал:

— Я спросил: "У тебя, наверное, бывают видения? " Тогда он крикнул: "