о наказывавшему всех, кто вторгался в его владения. Тогда Кир 
приказал не отбирать у местных жителей мясо скота, а выменивать. Эти поселения 
были арийскими, их вожди приглашали незнакомых всадников спешиться, поесть мяса,
 попить молока и переночевать под их крышами. Хотя, наверное, доброжелательство 
этих людей основывалось не на приказе местного царя, а объяснялось какой-либо 
иной причиной.

Однажды на рассвете, когда поднялся ветер с севера, Эмба втянул носом воздух 
энергичнее, чем белый нисайский жеребец, которого он вел за уздечку.

— Море! — крикнул он. — Родное мое море!

То было утро первого Зла. Персы пробирались среди красных камней по темному 
ущелью, ведущему на север. Они преследовали последних сопротивлявшихся мидян, 
меченосцев господина Абрадата, отказавшегося в Экбатане поклясться в верности 
Киру. Войско Абрадата отступило через горную равнину и повернуло на север, 
очевидно стремясь найти убежище в далекой скифской степи, — хотя Кир считал 
Травяное море не самым лучшим укрытием. Поэтому он решил, что упорный Абрадат 
отчаялся и может прекратить борьбу, если столкнется с более сильными персами.

Соответственно, Кир ехал впереди, с авангардом асваранцев, среди которого 
оказались одни лишь опытные воины-германии. Это утро на тропе волновало его 
кровь, он был весел и подгонял воинов, будто они участвовали в охоте на оленя. 
Ничто не предвещало им близкую встречу. Впереди ущелье сужалось, переходя в 
скалистый перевал, засыпанный валунами. У прохода столпились беглецы, которые 
не смогли его преодолеть на полном скаку. Обнаружив, что загнаны в угол, они 
повернулись, подняв щиты и копья. На одном щите сверкал грифон, символ Абрадата,
 бывшего глашатаем Мидии. Он держался в тылу своих людей.

Энергичные персы немедленно напали на мятежников. Они не стали останавливаться 
и доставать луки. Масса атакующих нисайцев вломилась в ряды бунтовщиков, 
разбросав коней мидян по краям ущелья и отправив всадников на землю. Через 
несколько минут все мидяне были или мертвы, или совершенно беспомощны из-за 
полученных ранений.

У Кира победа вызвала пылкое ликование, словно ему удалось убить быстроногого 
оленя. В этом ущелье он уничтожил единственного знатного мидянина, 
сопротивлявшегося его власти. Эмба, державший на поводу запасного боевого коня, 
почувствовал в этом предзнаменование.

— Красны стены ущелья, красна и земля под ними.

Щит Абрадата принесли Киру, но тело вождя среди других убитых распознать не 
смогли, хотя он, безусловно, был со своими воинами. Персы плохо знали его в 
лицо, а мидяне отказались указать тело. Когда подошли основные силы лашкаргаха, 
Кир увидел Амитис, направлявшуюся к месту боя, держа за руку другую, укрытую 
покрывалом женщину.

— Если ты ищешь господина Абрадата, — крикнула Киру жена, — вот та, кто его 
найдет.

Другая женщина была лидийка, моложе Кира, и держалась рядом с крытой повозкой, 
которую он выделил своей эламской жене, забеременевшей в путешествии. С 
согласия Кира Амитис взяла себе в спутницы лидийку Пантею. Кир вспомнил, как 
его жена несколько раз упрашивала его помиловать Абрадата, говоря, что теперь, 
когда Астиаг лежит в могиле, Абрадат освободился отданной им клятвы верности и 
может согласиться служить ахеменидскому монарху. Однако Кир не желал предлагать 
службу человеку, поднявшему против него оружие.

— Как эта женщина его найдет? — спросил он.

— Пантея ему жена.

Они наблюдали, как укрытая покрывалом женщина быстро двигалась среди воинов. Ее 
темная голова склонялась, чтобы заглянуть в лица мертвецов, лишенных оружия и 
железных туник. Увидев, как Пантея пала на колени, Кир коснулся руки жены.

— Там. Ступай и утешь ее. Скажи, что я, Кир, предлагаю с почестями отправить ее,
 куда она пожелает. Женщинам я не причиняю вреда.

— Твое милосердие является слишком поздно, — тихо произнесла дочь Губару.

Когда Кир отозвал своих людей и подошел сбоку к Пантее, то увидел, что она 
обрела мужа. Обеими тонкими руками она сжимала его меч. Покрывало скрывало ее 
лицо, тело неподвижно лежало на его трупе, и темная кровь, выт