ли, однако направили к 
Киру гонца с предупреждением. Кир принял посланца Лакина в зале лидийского 
дворца в соответствии со своим положением, в высокой тиаре и оплетенной 
пурпурной мантии царя Мидии. Лакин передал послание слово в слово: пусть Кир 
Ахеменид поостережется причинить вред греческим городам на Анатолийском 
побережье, иначе он вызовет на себя гнев спартанцев.

Когда Киру перевели послание, он вышел из себя. Ему отчетливо вспомнились 
спартанские купцы, торговавшиеся из-за золота на берегу Колхиды. И он ответил:

— У меня нет причин бояться людей, собирающихся лишь на рынке, чтобы поспорить 
о еде и попытаться жульничеством выманить друг у друга деньги. Если я буду 
здоров достаточно долго, — заверил он Лакина, — спартанцам придется жаловаться 
не только на несчастья этих ионийцев, но и на собственные беды.

Лакин передал его ответ в Спарте вместе с отчетом об увиденном на анатолийском 
берегу. Никаких карательных экспедиций на восток Спарта не отправила.

Кир никогда не забывал и не прощал глупый вызов спартанцев. Если бы он двинулся 
дальше на запад, то мог бы стать хозяином их города и вписал бы новые страницы 
в историю. Но ему противостояло море, и его асваранцы не стали бы отказываться 
от лошадей, чтобы оседлать деревянную палубу и пускаться по бескрайним водам. 
Другие же союзники Креза в то время не доставляли Киру беспокойства. Халдеи 
были связаны с ним договором о ненападении, а непонятные египтяне не 
демонстрировали желания послать армию на помощь потерпевшему полное поражение 
монарху. Корабли с Нила продолжали причаливать рядом с греческими судами, 
забирая на борт с этого богатого побережья грузы охры и гипса, леса и железа, 
вина и сухофруктов.

Однако взгляды греков мешали Киру сильнее, чем море.

— Здесь, — говорил он своим советникам, — мы себя чувствуем будто рыба без воды.


Так было всегда, когда персы — или мидяне, коли на то пошло, — отваживались 
удалиться от своих гор. В далеком Травяном море они оказались среди таких 
странных обитателей равнин, как женщины-воительницы. По низине Шушана Кир 
ступал осторожно, полагаясь на мудрость своего приемного отца Губару. В других 
случаях за его спиной оставались те же самые владения, что принадлежали 
индийским царям, огромные плоскогорья, связанные между собой над равнинами — 
сами Парсагарды, собственно Мидия, Армения и Каппадокия. Все они лежали 
обособленно, над центрами древних цивилизаций. Каждое из них Кир поручил 
заботам доверенного перса, назначенного кшатра паваном, или сатрапом, как 
говорили греки. Свою новую сатрапию Сапарду той зимой он держал в собственных 
руках, используя Креза как наставника. Славная долина, раскинувшаяся под 
башнями дворца, снабжала их роскошной едой: вместо молока — сыром, вместо 
кунжутного масла — оливковым, вместо иранских кур — фазанами. Крез гордился 
поварами, подававшими острые блюда в сладком соусе на посуде, которую они 
споласкивали не водой, а вином. Но с моря долину Сард не было видно, а лидийцы 
относились к эолийцам, восточному народу, слагавшему музыку для арфы и 
презиравшему флейты и дудочки варваров-греков, вторгшихся на Ионийское — а Кир 
называл его Яванским — побережье.

Крез мог рассказать о эолийских преданиях, которые в какой-то степени 
напоминали ахеменидские, поскольку герои-вожди в древние времена были арийцами 
— о том из царей Мидасов, которого фригийцы звали Мита, что выселил хеттов «из 
страны Хатти», и о царе Приаме, долгое время защищавшем свои стены от 
варварских морских разбойников западного царя Агамемнона. Целых десять лет, 
сказал Крез, и Кир посчитал, что в это трудно поверить.

— Что же эти морские бродяги сделали с Троей, когда захватили ее?

Крез полагал, что они принесли нескольких троянских женщин в жертву своим богам 
и уплыли с богатой добычей. По крайней мере, от Трои остались всего лишь 
живописные руины с таможенной станцией у воды. Таможенная станция, объяснил он, 
собирает пошлину с проходящих торговых судов.

— Опустевшее место становится пустыней, — согласился Кир. — Ведь некому 
возделывать землю.

В своих путешествиях он видел достаточное количество руин; казалось, будто 
жители низин всегда строили огромные крепости, чтобы наполнять их сокровищами, 
после чего их разрушали из-за этих сокровищ.

— Это Судьба.

— Что такое Судьба?

Со вздохом Крез объявил, что сия тайна недоступна пониманию смертных, хотя 
эллинские, или греческие, философы верили, что нити человеческих жизней крутят, 
плетут и обрезают неизвестные богини. Киру показалась несерьезной вера в 
невидимых божеств, имевших формы мужчин или женщин и искусно манипулирующих 
человеческими жизнями, будто нитями в ткацком станке. После перекрестного 
допроса Креза и других лидийцев Кир не ожидал больших трудностей в отношениях с 
любящими роскошь эолийцами, и в уме их часть побережья он уже представлял как 
сатрапию, управляемую благожелательным чиновником. Эта сатрапия должна была 
включать находившийся на некот