ти, мудрый Гарпаг перенес на молодого Ахеменида всю привязанность, которую 
он испытывал к убитому сыну. Возможно, он дал собственным амбициям 
осуществиться в Кире. Он был выдающимся стратегом, а Кир показал себя 
выдающимся правителем.

У царицы Манданы на этот счет было свое мнение. Когда Кир проснулся в первое 
утро в Экбатане, он обнаружил неподвижных рабов, дожидавшихся его пробуждения, 
чтобы полить чистой водой его руки и голову. Выйдя на террасу помолиться 
восходящему солнцу, он увидел Мандану, дочь Навуходоносора, сидевшую среди 
своих служанок и евнухов. Хотя на ней была корона и покрывало, безжалостный 
дневной свет обнаружил румяна, скрывавшие морщины, свойственные среднему 
возрасту. По такому случаю Мандана выбрала наряд жены царя, а не блудницы, 
служившей Великой богине. Когда Кир закончил свою молитву, она повернула голову 
в его сторону:

— Ты изменился, сын мой. Мудрость светится в твоих глазах, а силой ты превзошел 
Мардука, победителя среди богов. Но я боюсь за тебя еще больше. Увы, ты потерял 
мой дар, хотя и сражался со Злом, как Мардук дрался с чудовищем Тиамат, 
создававшим жизнь лишь из темной силы Зла. — Приблизив лицо, она всмотрелась в 
него и вздохнула. — Более всего я боюсь, что Великая богиня обижена каким-то 
твоим поступком. Быть может, ты причинил вред какой-либо женщине, которую она 
оберегала. Род твоего проступка мне не открыт. Кир, сын мой, женщина — 
стареющая женщина, такая, как я теперь, — не рассуждает о воле незримых богов. 
Или ей дана способность проникать в суть вещей, недоступная мужчинам, или она 
не понимает ничего. Сейчас я не могу разглядеть, что начертано на дощечках 
твоей судьбы; я хочу лишь защитить тебя, как в тот раз, во время твоего 
безрассудного бунта в большом зале, и как вчера, когда придворные вельможи 
колебались, не зная, как к тебе отнестись.

Кир подумал, что Мандана совсем не выглядит опечаленной из-за потери мужа. Он 
обещал ей, что она сможет оставить за собой свои комнаты, слуг, личные ценности,
 и все будут оказывать ей должные почести, подобающие его приемной матери. 
По-видимому, ей было приятно это слышать, но она нахмурилась и снова вздохнула, 
гордо выпрямив стройное тело.

— Разумеется, я благодарна за такое содержание. Хотя память об Астиаге бродит 
по этим каменным комнатам, словно запах спаривающегося кабана. Да, он насыщал 
свое распухшее тело мясом со специями и утолял похоть телами рабынь, обученных 
лидийским удовольствиям. Он был соринкой у меня в глазу, комом в горле. Его 
смерть облегчила бы мне сердце. — Темные глаза халдейской принцессы над тонким 
покрывалом взывали к Киру. — Вот в Вавилоне мой отец Навуходоносор, 
находившийся под покровительством Набу, бога — писца табличек судеб, 
победившего даже Мардука, — мой отец однажды оказал великие почести невесте, 
принцессе Мидии, обладавшей толстым телом, но мягкими волосами и прекрасными 
зубами, как у всех ариек. Когда она горевала по родным горам, он построил ей 
сады на самой высокой крыше Вавилона, висячие сады, откуда она могла смотреть 
вниз на великий, многолюдный город, будто с вершин ее родных гор. Увы, Кир, 
разве я ниже ее? Мое сердце действительно томится по Вавилонии; уют того 
высокого сада успокоил бы печали старой женщины, все так же остающейся твоей 
матерью и защитницей.

В то утро, на первом заседании двора, Кир распорядился, чтобы Мандане 
оказывались почести в ее комнатах, но содержалась она в пределах Экбатаны. 
Писцы записали его слова, а чиновники, принимая записанный приказ, склонили 
головы. В мидийском дворце такая церемония сопровождала каждое действие. Когда 
мидяне обращались к Киру, они, прежде чем открыть рот, поднимали правую руку, 
как бы оберегая его от осквернения своим дыханием или, возможно, показывая, что 
у них нет припрятанного оружия. Такие обычаи просто приводили Кира в ярость, 
ведь он любил все делать быстро.

Когда он сел на лошадь, чтобы отправиться осматривать новый зиккурат, перед ним 
побежали трубачи, дуя в медные инструменты, писцы подхватили свои одежды и 
дощечки, пытаясь поспеть за ним, а у фасадов домов, оставляя свободный проезд 
по улицам, собрались желающие поглазеть на нового монарха.

Новая башня в самом деле была завершена; ее вершина сверкала