».
      После падения Тяньцзиня вдовствующая императрица Цыси 8 июля 1900 г. 
назначила Ли Хунчжана наместником провинции Чжили и одновременно верховным 
правителем Северного Китая.
      Ли Хунчжан считался одним из ведущих лидеров «проиностранной» группировки 
в маньчжурском правительстве. И хотя Цыси не разделяла его проиностранных 
взглядов, она не могла с ним не считаться: он располагал военной силой и на 
него делали ставку иностранные агрессоры. «Ли Хунчжан,— писал китайский историк 
Фан Вэньлань,— хотел, чтобы Китай, управляемый помещиками и компрадорами, искал 
спасения у иностранцев, а внешнюю политику он рассматривал как средство, 
которое должно привести государство к могуществу и независимости. Все это он 
именовал «новой политикой».
      В маньчжурском правительстве не было единого мнения о том, как относиться 
к иностранным державам и ихэтуаням. Одна группировка, во главе с начальником 
Приказа церемоний Юань Чаном и помощником начальника Чиновничьего приказа Сюй 
Цзинчэном, настаивала на сохранении мирных отношений с державами и беспощадной 
расправе с ихэ-туанями. Другая группировка, во главе с князем Дуанем (Цзай И), 
сановниками Ган И и Сюй Туном, стояла за войну с державами и за использование 
ихэтуаней в этой войне.
      Сторонники дружбы с державами и борьбы с ихэтуанями Юань Чан и Сюй 
Цзинчэн после падения Тяньцзиня писали на имя вдовствующей императрицы Цыси:
      «Тяньцзинь уже пал; иностранные войска с каждым днем все больше 
приближаются к Пекину. До сих пор магическое искусство ихэтуаней ни в чем не 
оказало нам помощи. По нашему мнению, не пройдет и месяца, как враг постучится 
в ворота нашей столицы. Мы просим Ваши величества (имелись в виду Цыси и 
Гуансюй) учесть ужасные последствия сложившейся обстановки и возможность 
осквернения храмов ваших священных предков. Наши сердца наполнены ужасом при 
мысли о том, что может произойти. И в это время Сюй Тун, Ган И и другие 
посмеиваются и занимаются интригами. Корабль тонет, а они остаются совершенно 
беспечными, словно они верят в ихэтуаней, как в башню спасения. От таких людей 
государство не может получить советов, так же как от идиотов и пьяниц. Даже 
некоторые высшие сановники, министры и члены Верховного императорского совета 
становятся на колени перед ихэтуанями. Многие дворцы князей и дома сановников 
превращены в храмы для отправления культа ихэтуаней.
      Ихэтуани — глупые люди, но они намного умнее таких одураченных, как Сюй 
Тун, Ган И и их последователи. Сюй Тун, Ган И и их последователи глупы, но они, 
в свою очередь, хотят одурачить князей и сановников императорского клана. Все 
наши несчастья непосредственно происходят от министров Сюй Туна и им подобных. 
И если Ваши величества не отдадут приказ немедленно обезглавить их и таким 
путем восстановить силу закона, то чиновники двора и провинций неизбежно 
воспримут ересь ихэтуаней».
      Цыси колебалась, и это сказывалось на ее противоречивых указах: то 
предлагала поддерживать ихэтуаней и истреблять иностранцев, то вести войну с 
державами, то идти с ними на уступки и истреблять ихэтуаней.
      Ихэтуани под началом руководителя антииностранной группировки князя Дуаня 
25 июня 1900 г. приступили к штурму посольств в Пекине. Цыси тайно приказывала 
«повсюду на месте казнить иностранцев без различия пола и возраста с тем, чтобы 
ни один из них не ушел живым». И в то же самое время по ее распоряжению в 
осажденные посольства доставлялись подарки в виде арбузов, вина, овощей, 
фруктов, риса, муки и т. п.
      Выполняя приказ Цыси направить войска для атаки иностранных казарм в 
посольском квартале, Жун Лу не обеспечил их артиллерийскими снарядами и 
одновременно тайком — в знак своего расположения — переслал в иностранные 
казармы свежие фрукты.
      Жун Лу не применил артиллерию и пехоту против посольского квартала отнюдь 
не потому, что проявил чувство человечности к иностранцам. Он опасался, что это 
могло привести к более жестким ответным мерам со стороны держав.
      Очевидец этих событий писал: «Официальные сношения осажденных с 
маньчжурским правительством продолжались все время. При обмене письмами между 
посланниками и маньчжурскими сановниками устанавливалось перемирие, и 
противники переговаривались друг с другом, обменивались новостями, что 
облегчалось близостью окопов и баррикад. После окончания таких переговоров 
бомбардировка и взаимные атаки возобновлялись с прежней яростью».
      Обозленные ихэтуани с копьями и мечами начали нападать на квартал, где 
были размещены иностранные посольства. Но что они могли сделать, если их 
встречали смертоносные пули? В посольский квартал были выпущены сотни снарядов 
из орудий, размещенных на городских стенах. Так как орудия оказались устаревшей 
конструкции и не имели прицела, то снаряды пролетали высоко над целью и 
никакого вреда не причиняли. Понеся большие потери от огнестрельного оружия 
иностранцев, окопавшихся в посольских помещениях, ихэтуани свою ненасытную 
злобу возмещали на китайцах-христианах.
      Свидетель и участник похода союзных войск на Пекин русский корреспондент 
Д. Янчевецкий о позиции маньчжурского правительства в отношении осажденных 
иностранных посольств в Пекине писал: «Более благоразумные и осторожные члены 
маньчжурского правительства при всей своей фанатичной ненависти к иностранцам 
понимали, какой ответственности и какому возмездию они подвергают Китай и его 
династию, если в самом дело было бы совершено истребление членов иностранных 
посольств в Пекине».
      Чтобы, с одной стороны, не допустить этого, а с другой — дать некоторый 
исход ярости ихэтуанеи и правительственных солдат, охваченных одним чувством 
мести и ненависти и т