расивых белых зубов.
      Самыми характерными чертами этого пленного императора являются скука, 
усталость и леность. Создается впечатление при виде Гуансюя, что его голова 
постоянно склоняется влево, а его лицо, хотя и интересное и симпатичное, похоже 
на лицо больного подростка.
      То, что император выглядит печальным и больным, объяснимо и естественно. 
Жизнь, которую он ведет во дворце, малопривлекательна. Окруженный мелочной 
опекой, лишенный власти и возможности проявить себя и свою волю, он глубоко 
страдает. Его самолюбие, угнетаемое отсутствием собственных детей, страдает от 
сознания своей беспомощности.
      Гуансюй, пленный властелин, запертый в своем Дворце, окруженный сетью 
дворцовых ритуалов и условностей, не имеет ни физической, ни моральной свободы. 
Он не может ходить пешком, когда ему захочется, даже во дворце: в одно место 
его несут в паланкине, в другое — везут в лодке, в третье — в карете или на 
лошади. На все случаи жизни существуют письменные правила, неизменные в течение 
многих веков. И того, кто попытался бы хоть в малой степени изменить эти 
правила, посчитали бы дерзким и безумным.
      Ж. Ж. Матиньон посетил дворец Иньтай, где был заточен Гуансюй, в сентябре 
1898 г., и вот как ему представились императорские покои.
      Спальня императора находится в маленькой комнате, где расположена 
походная кровать, задернутая пологом из светло-голубой марли. Другой мебели в 
спальне нет. Но там стояло старое расстроенное пианино и было нагромождение 
различного рода вещей, подобранных на редкость с плохим вкусом: безделушки, 
вазы, рожки, стаканы, канделябры, различного размера коробочки, т. е. весь 
ассортимент из лавки ярмарочного старьевщика. Но самое большое удивление 
вызывает невероятное количество часов, будильников, кукушек самых различных 
форм и размеров. Прибавьте к этому значительное количество музыкальных ящиков, 
фонографов и граммофонов. Все эти различные вещи, собранные по воле странной и 
смешной фантазии в одной комнате, придают ей вид не спальни императора, а 
ломбардного зала или лавки ярмарочного торговца.
      Рабочий кабинет императора находится в длинном одноэтажном павильоне, 
хорошо освещенном широкими оконными проемами. Главное украшение кабинета — 
огромная карта звездного неба.
      Подступы к апартаментам императора, заканчивает свой рассказ Ж. Ж. 
Матиньон, выглядят жалкими: стены облезлые и вздутые; штукатурка, желтая или 
красная, отстала, угрожая свалиться вам на голову; везде вид разрушения и 
упадка, как физического, так и морального.
      Находясь в изоляции, император иногда покидал свое место заточения, когда 
требовалось его присутствие при совершении церемоний в Запретном городе или 
Летнем дворце. И если для Цыси поездка из Запретного города в Летний дворец 
носила увеселительный характер, то для Гуансюя это была смена одного места 
заточения на другое. В Летнем дворце местом его заточения считался Зал воды и 
журчащего нефрита.
      В 1909 г. в Нью-Йорке, как уже было сказано, вышла в свет книга Хэдланда 
«Дворцовая жизнь в Китае». Жена автора этой книги, врач по специальности, много 
лет оказывала медицинскую помощь родственникам Цыси. Хэдланд привел в своей 
книге следующее впечатление своей жены о Гуансюе:
      «Я видела императора много раз. Мне часами довелось бывать в его 
присутствии, и всегда император сопровождал вдовствующую императрицу. Он шел не 
рядом с ней, а несколько шагов позади ее. Когда она сидела, он всегда оставался 
стоять сзади ее на расстоянии нескольких шагов и никогда не осмеливался сесть, 
если она не предлагала ему. Это был одинокий человек с нежными чертами лица, 
хорошо воспитанный. Носил он простой черный халат. Среди прислуживающих евнухов,
 блестящих дворцовых дам и пышно наряженной вдовствующей императрицы он 
выглядел незаметным человеком. Ни один министр государства не совершал 
челобитья, когда слушал его дрожащий и неясный голос; ни один услужливый евнух 
не становился на колени в его присутствии. Наоборот, я постоянно видела его, 
окруженного стеной неприязни раболепных слуг Ее величества. Однажды, когда мы 
были во дворце, высокомерный евнух остановился перед императором и сделал вид, 
что он его совершенно не замечает. Я видела, как Гуансюй положил свои руки на 
плечи этого рослого человека и спокойно заставил его повернуться, чтобы он мог 
увидеть, кто перед ним находится. На лице Гуансюя не было и признака 
возмущений: оно излучало вежливую и задумчивую улыбку, словно он смотрел на 
своего главного слугу. Я ожидала, что евнух совершит челобитье перед 
императором, но вместо этого он отошел немного влево и продолжал стоять впереди 
Его величества. Я ни разу не видела, чтобы кто-либо во дворце склонял колени 
перед императором».
      Сидя рядом с Цыси на официальных приемах, Гуансюй выглядел подавленным, 
напуганным и растерянным. Никто с ним не советовался и не слушал его, даже если 
он что-либо говорил.
      Самым большим унижением для императора-узника было челобитье в 
присутствии всего двора перед Цыси. Сын неба никогда не совершал челобитье 
перед смертным человеком: он совершал это только перед божествами. Подобный 
ритуал преследовал цель унизить императора в глазах придворных и 
продемонстрировать его покорность вдовствующей императрице.
      Во время одной из встреч с Гуансюем Цыси сделала ему нравоучение:
      — Я сохраню тебе жизнь, разрешу вернуться на трон. Но ты будешь под 
постоянным строгим наблюдением, и любые твои слова или поступки будут известны 
мне. Что же касается твоих реформ, которые вначале я поощряла, то они все будут 
отменены.
      Затем, приняв драматическую позу, она продолжала:
      — Как ты осмелился забыть все мои благодеяния? Я содействовала твоему 
восхож