торов, а его организаторы либо спаслись бегством, либо были казнены. 
Сам Гуансюй стал жертвой предательства Юань Шикая и до последних дней своей 
жизни лелеял надежду отомстить ему за вероломство. Он как-то нарисовал 
огромного дракона — символ его императорской власти, — а затем в ярости 
разорвал рисунок на куски. В другой раз нарисовал черепаху — символ гнусного 
пресмыкающегося, — наклеил на стену и стал стрелять в нее из лука. Затем 
разрезал ножницами рисунок на мелкие бумажки и бросил их в воздух, тихо 
произнося в это время имя своего предателя: «Юань Шикай, Юань Шикай».
      «Китайский благовестник», издававшийся русским духовенством в Пекине, в 
1913 г. дал такую оценку Гуансюю:
      «Во время своего девятилетнего царствования он ввел японскую систему 
государственного управления, вместо того чтобы ходить по стопам своих предков, 
которым подражали уже более 2 тысяч лет. Однако он ошибся, вообразив, что может 
создать новую нацию только посредством простых объявлений на бумаге».
      Подавив движение за реформы, клика Цыси символически продемонстрировала 
свою приверженность старине, провела смотр знаменных войск Тяньцзинского 
гарнизона, оснащенных традиционными китайскими видами оружия: луками, стрелами 
и мечами.
      Цыси заставила императора Гуансюя подписать 4 апреля 1900 г. указ, в 
котором он публично отрекался от Кан Ювэя. В указе было сказано: «В наших 
поисках людей талантливых, достойных мы в значительной степени 
руководствовались мнением и помощью нашего воспитателя Вэн Тунхэ. Этот человек 
однажды убедительно рекомендовал нам Кан Ювэя, который, по его словам, обладал 
во сто раз большими талантами, чем сам Вэн Тунхэ. Мы, естественно, вполне 
поверили ему. Каково же впоследствии было наше крайнее изумление и негодование, 
когда оказалось, что этот самый Кан Ювэй добивается тайком произвести революцию,
 собрал вокруг себя шайку людей разбалованных, эгоистичных и почти увлек нас в 
переворот против империи. Он же чуть не навлек на нас обвинение в сыновней 
непочтительности ко вдовствующей императрице, погубил наше имя и сделал нас 
посмешищем и пародией для будущих поколений».
      Евнухи по приказанию Цыси бдительно охраняли место заключения Гуансюя — 
дворец Иньтай. Их меняли каждый день, боясь, что они смогут проявить симпатию к 
узнику и помочь ему освободиться от заточения. Ежедневно во время смены караула 
разводился подъемный мост, соединявший остров с императорскими дворцами 
Запретного города.
      Чжэнь Фэй — любимой наложнице императора — вначале разрешили ухаживать за 
ним в заточении, и она это делала с большим усердием. Как-то при встрече с Цыси 
она осмелилась сказать:
      — Гуансюй — законный император цинской династии, и даже вы, вдовствующая 
императрица, не имеете права нарушать волю неба и держать его под арестом.
      Такой смелый упрек вызвал гнев у Цыси, и она повелела поселить Чжэнь Фэй 
в отдаленной части Запретного города и запретить ей видеться с Гуансюем. Свои 
пылкие чувства к императору опальная наложница выражала в многочисленных 
письмах, которые, однако, не доходили до адресата.
      После того как Гуансюй был заточен во дворце Иньтай, он заболел, лишился 
аппетита, его и без того слабое здоровье стало ухудшаться. Обессиленный 
император должен был исполнять свои обязанности Сына неба: приносить 
жертвоприношения божествам. Было объявлено, что прописываемые лекарства для 
лечения больного оказались неэффективными.
      Из города Сучжоу вызвали знаменитого доктора Чэнь Лянфана для наблюдения 
за больным. Ему, однако, не разрешали осматривать Гуансюя. Он становился на 
колени перед троном и выслушивал объяснения Цыси о симптомах болезни Сына неба. 
На основании таких объяснений доктор сделал диагноз: серьезное воспаление 
гортани и языка и сильная лихорадка как следствие большой нервной напряженности.

      Доктор также обнаружил, что у больного не в порядке легкое. Но эти 
болезни были только побочными к его главному недугу: серьезное нервное 
расстройство. В заточении Гуансюй ежедневно получал «Пекинскую газету», из 
которой узнавал, как по указу вдовствующей императрицы Цыси отменялись одна за 
другой его реформы, а иногда это делалось и от его имени. Вся последующая жизнь 
императора-узника была лишь медленным угасанием. Слабый по природе, он уже не 
мог поправиться от пережитых страшных потрясений. Все, кто хоть раз видел 
Гуансюя, писал современник, не забудут страдальческого выражения лица и 
грустной улыбки этого мученика-императора, вся жизнь для которого была лишь 
цепью горя и унижений.
      Ж. Ж. Матиньон, врач французской миссии в Пекине (1891 — 1901), в 
упомянутой книге «Суеверия, преступления и нищета в Китае» собрал высказывания 
современников об императоре Гуансюе, относящиеся ко времени, когда он был 
заточен вдовствующей императрицей Цыси во дворце Иньтай. Воспроизведем эти 
высказывания с некоторым сокращением.
      Несчастный Гуансюй, Сын неба, пленный властелин, не имеет никаких прав. 
После многих лет царствования император Китая не мог избавиться от опеки 
вдовствующей императрицы. Старая женщина держит взаперти молодого императора. 
Гуансюй, существо слабое, выглядит слабосильным и нездоровым. При его 33 годах 
ему нельзя дать больше 15—16. Он кажется маленьким, хрупким подростком с 
большими черными глазами, с мягким, сдержанным и застенчивым взглядом. Овал его 
лица, правильный по форме, по чистоте своей мало походит на типичное китайское 
лицо. Рот императора постоянно полуоткрыт, и легкая гримаса со сдвинутыми 
немного влево губами обнажает ряд сильных