с пряжкой из рога буйвола.
      К знакам отличия чиновников относились также шарики на шапочке. Чиновники 
первого класса носили рубиновые шарики, второго класса — коралловые и т. п. В 
виде легкого наказания по службе провинившегося чиновника лишали на время 
такого шарика. Отличившихся чиновников награждали павлиньими и вороньими 
перьями, которые прикреплялись сзади шапки с наклоном вниз.
      Непременным атрибутом высокопоставленного чиновника был паланкин. 
Наместники провинций, губернаторы и другие высшие чины пользовались паланкинами 
зеленого цвета. Их носили от четырех до восьми носильщиков. Чиновники меньшего 
ранга имели паланкины голубого цвета и четырех носильщиков. И, наконец, обычный 
паланкин, который мог быть использован любым человеком за деньги, обслуживали 
два носильщика.
      
      Высокопоставленный чиновник обставлял свой выезд с большой пышностью. 
Впереди шли два прислужника с гонгами, за ними следовали конные стражники, 
многочисленные слуги, которые несли знамена, титульные знаки, зонты, сменные 
одежды, знаки власти. Затем шествовали экзекуторы с палками и хлыстами, готовые 
употребить их против зазевавшихся прохожих. Шествие замыкали пешие солдаты и 
слуги.
      Китайских чиновников европейцы называли мандаринами. Слово «мандарин» 
происходит от португальского mandar — командовать, управлять.
      Мандарин был особенно страшен для простолюдина в роли судьи: он мог по 
своему произволу и капризу погубить жертву, прибегая к различным изощренным 
пыткам и избиениям. И никто не мог заступиться за несчастного, потому что такой 
чиновник в едином лице был и судья, и адвокат, и юрист, и прокурор.
      Наиболее распространенным способом дознания были пытки — обвиняемый, 
стремясь избежать нечеловеческих мучений, ставил подпись или отпечаток пальца 
под протоколом дознания, как бы он ни был составлен. Пыткам зачастую 
подвергались не только обвиняемый, но и истец и свидетель.
      Существовало и такое правило. Осужденного под звуки гонга водили по 
улицам — пусть все видят его и знают, как он наказан. В окровавленные мочки 
ушей осужденного были продеты палочки длиною около 30 сантиметров, на которые 
прикреплялась бумажка, где было написано его имя, его вина и род наказания.
      Тяжела и беспросветна была жизнь китайского труженика и в городе и в 
деревне. Немецкий путешественник Гессс-Вартег, посетивший в конце XIX в. город 
Кантон (Гуанчжоу), описал труд уличных ремесленников:
      «На этих улицах вечная сутолока, шум и гам; десятки тысяч безбородых, 
длинноносых, полуголых фигур из кожи вон лезут в погоне за работой, в борьбе за 
существование. Направо и налево в маленьких, полутемных сводчатых помещениях 
беспрерывно раздается с самого раннего утра до позднего вечера стук молотка, 
визг пилы, удары топора, свист рубанка... Везде работают так усердно, словно 
торопятся окончить самый спешный заказ, который должен быть готов в тот же день.
 Какое трудолюбие! Какая неутомимость в работе и творчестве!» И далее: «В этих 
ремесленных кварталах Кантона я никогда не видел людей праздных или отдыхающих 
— за исключением тех случаев, когда они лежали неподвижными, холодными трупами 
под белым полотном в той же мастерской-лавке, где провели на работе всю жизнь». 
Гессе-Вартег нарисовал небольшую картину жизни китайских ремесленников, но она 
была типична для всей огромной страны.
      Замечательный русский китаевед И. Бичурин, проживший долгие годы в Пекине,
 в 1840 г. писал о бедности китайских простолюдинов: «Бедные люди по недостатку 
в средствах на пропитание едят конину, ослятину, верблюжину, кошек, собак и не 
только живых, но и палых. Мне самому доводилось видеть, с какой заботливостью 
бедный тащил случайно найденную им на улице дохлую кошку или собаку».
      Чтобы выжить, простой люд Китая трудился в поте лица и все же не был 
уверен в завтрашнем дне: нужда, ужасная бедность, смерть от болезней и голода 
преследовали его всю жизнь.
      Отчаянная бедность, граничившая с медленной голодной смертью, заставляла 
бедняка лишать себя жизни вместо приговоренного к смерти богача за 
соответствующее денежное вознаграждение: пусть семья несчастного на эти деньги 
приобретет клочок земли.
      * * *
      Культ императорской власти в Китае цементировался и усиливался 
всевозможными суевериями, которые заполняли душу любого китайца, начиная от 
простолюдина и кончая императором.
      Какую бы сторону материальной и духовной жизни обитателей феодального 
Китая ни взять — восхождение на трон императора, труд крестьянина на рисовом 
поле, рыбная ловля, ремесло, праздники, свадьба, рождение младенца, смерть и 
похороны, торговые дела и повышение по службе, война и восстания — везде и 
всюду присутствовали многоликие божества и духи, которые словно дамоклов меч 
нависали над головами живых.
      Унаследованные от древнего Китая разнообразные суеверия сохранились и во 
времена господства маньчжурских завоевателей.
      Символом власти императора считалось мифическое животное дракон (лун). 
Его изображали по-разному. По некоторым источникам, у него голова лошади, хвост 
змеи, а по обоим бокам туловища — крылья. Чаще всего дракона наделяли «девятью 
сходствами»: 1) его рога — как у оленя, 2) его голова — как у верблюда, 3) его 
глаза — как у дьявола, 4) его шея — как у змеи, 5) его брюхо — как у моллюска, 
6) его чешуя — как у карпа, 7) его когти — как у орла, 8) его лапы — как у 
тигра, 9) его уши — как у вола.
      Дракон наделялся сверхъестественной силой перевоплощения и пе