то время, когда появилась потребность в кадрах государственных чиновников, 
то есть с эпохи Соломона. Тогда же появилась и соответствующая литература, 
развившаяся с необычайной быстротой в особое направление.
 В то же время имеются четкие свидетельства египетского влияния как в Притчах, 
так и в Екклесиасте, и, как мы сами успели убедиться, именно благодаря своим 
политическим институтам Египет оказал такое влияние на Соломона. Этот человек, 
обладавший пониманием необходимости защиты своей страны, страстью к 
усовершенствованиям, интеллектуальным достижениям, неутомимой жаждой познания и 
потребностью учиться у других, возможно, рассматривал школы мудрости не только 
как образовательные, но и как политические учреждения.
 Если «Кохелет» относится к Соломону, то остается только предположить, что он 
обладал этим титулом как вдохновитель и организатор сборников притч. Возможно, 
литературные произведения и различные религиозные точки зрения обсуждались в 
этом кругу; поскольку именно мудрецы обучали дипломатов, которые позже должны 
были устанавливать связи с соседними странами. В истории Езекии, царя 
иудейского, особое внимание уделено тому факту, что, когда его министры и писцы 
вели переговоры с царем ассирийским Сеннахиримом, именно еврейские дипломаты 
были знакомы с языком противника (4 Цар., 18: 26).
 Предприимчивость, проявляющаяся во всех других Соломоновых делах, сказалась и 
в составлении притч. Вот почему во всех описаниях ощущается его мудрость как 
основное качество. Возможно, при составлении этого собрания царь внес 
предложения по его композиции и содержанию. И именно благодаря этому Соломон 
способствовал возникновению дискуссии, которая снова и снова поднимается в 
Екклесиасте: «Суета сует, – все суета», «все – суета и томление духа!», «Что 
пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Екк., 
1: 1, 3, 14).
 Различные ответы, которые даются древними мыслителями, позволяют предположить, 
каков был накал их споров. Позже эти ответы вошли в текст и были приписаны 
Проповеднику как автору всех этих размышлений, что обусловлено прекрасным 
выдержанным стилем книги, содержащей пронзительно исповедальные ноты – 
признания различных философов.
 Сказанное объясняет странное окончание, где Проповедник восхваляет притчи и 
сравнивает их с другими мудрыми высказываниями. Книге нужно было стать учебной 
в школе мудрости, чтобы она смогла сохраниться в течение всего периода изгнания 
из Палестины, во время правления священников; с другой стороны, литературное 
произведение иностранного автора никогда не могло быть принято как каноническое.

 Без сомнения, стиль книги указывает, что она постоянно видоизменялась, 
дополнялась и комментировалась, но основа оставалась неизменной: вопрос 
Соломона и разнообразные ответы мудрецов ранних и поздних времен. Но 
соответствует ли такой вопрос, возможный с исторической точки зрения, образу 
мышления, который коренным образом отличался от того, который отразился в 
остальной древней израильской литературе?
 С самого начала монотеистическая вера характеризовалась особым вниманием к 
проблеме цели. У природы свое назначение, а человек живет и работает ради 
определенной цели. Единственный путь поиска истины – откровение. Рассказы о 
сотворении мира, создании первого человека, о праотцах основываются на вере в 
достижении цели и в справедливость, а это в руках Божьих, что и вызывает 
сомнения у Проповедника. Наделенный художническим зрением, он описывает вечное 
однообразие природы, круговорот событий, совершающихся из века в век. «Нет 
ничего нового под солнцем», – констатирует он.
 С такой же холодной решительностью Проповедник отвергает мысль о возможной 
справедливости для человека: «праведников постигает то, чего заслуживали бы 
дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела 
праведников» (Екк., 8: 14; 9: 2). В конце всем им уготована одна участь – 
смерть.
 Вспоминая историю Адама, он добавляет: «Все идет в одно место; все произошло 
из праха, и все возвратится в прах» (Екк., 3: 20), отрицая даже блаженство в 
загробной жизни: «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух 
животных сходит ли вниз, в землю?» (Екк., 3: 21). Как человеку, который пришел 
к подобному выводу, строить свою жизнь? Большинство вопросов сформулированы 
настолько ясно и образно, что не утратили своей оригинальности и остроты и 
через тысячи лет.
 Чаще других в поздние времена цитируется и сравнивается с положениями 
греческой философии ответ, где говорится, что человек должен наслаждаться 
радостями жизни и не беспокоиться по пустякам (Екк., 3: 12; 9: 7). Затем 
следует более глубокий ответ, для которого в течение многих столетий не нашлось 
равного в литературном отношении. В нем говорится, что мужчина должен жить 
полной жизнью, поскольку существует время, чтобы жить, и время умирать, время 
любить и время ненавидеть, время плакать и время смеяться (Екк., 3: 1). Верно, 
что «в истоках человека мы находим вечное», но оно принадлежит только Богу.
 В другом ответе восхваляется жажда знаний, поскольку только мудрый человек 
обладает внутренней уверенностью в себе: «Мудрость человека просветляет лице 
его» (Екк., 8: 1). Однако в другом ответе говорится о радостях труда и о том, 
что главное для человека – доброе имя (Екк., 5: 11; 7: 1). Вывод заключается в 
том, что «человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем», что 
даже мудрый человек не способен познать значение этого мира, и поэтому 
необходимо уважать божеские заповеди, поскольку «в этом все для человека» (Екк.,
 8: 17; 12: 13).
 Выдвинутые против каждого из ответов аргументы показывают, что Проповедник или 
его последователи не приняли ни один них, поскольку посчитали их 
неудовлетворительными: даже эти ценности являются просто банальным