трины (сведение всех философских категорий в конечном итоге 
к всеохватывающей силе предопределения — нияти и к вытекающему из этого 
фатализму) также увеличивала ее популярность в широких слоях населения, 
продолжавших (даже и после принятия адживикизма) следовать в повседневной жизни 
привычным им обрядам, признавать многие традиционные представления о мире и т. 
д. На раннем этапе (V в. до ж. э.) адживиктизм имел, по-видимому, даже больше 
последователей, чем буддизм. Вероятно, это было связано с явно выраженной 
тенденцией к социальной реформе. Не случайно среди последователей адживикизма 
традиция называет не только выходцев из богатых торговых и ремесленных кругов, 
но особо подчеркивается его популярность среди низших слоев, прежде всего 
горшечникш. С этим, очевидно, связано сообщение «Вая-лураны» (источника, 
сложившегося в III—VI вв. н. э., но восходящего к более ранней традиции) о том, 
что последователями адживиков были шудры, люди смешанных каст и даже 
неприкасаемые. Буддисты и адживики активно соперничали друг с другом в борьбе 
за привлечение новых последователей. Не удивительно поэтому, что буддийские 
сутры отзываются о Госале и его учениях необычайно резко. Теоретические споры 
переходили иногда в открытые столкновения. Извесаныи буддийский комментатор 
Буддхагхоша рассказывает историю о некоем богатом ростовщике Мигаре, жителе 
столицы Кошалы — Шравасти, который долгое время покровительствовал аджи-викам и 
делал богатые подношения их общине. Когда же Мигара решил обратиться IB буддизм,
 то облагодетельствованные им адживики буквально «осадили» его дом, опасаясь, 
очевидно, не столько потери одного из своих последователей, сколько утраты 
материальной поддержки, которую он неизменно им оказывал. 
   Буддисты в палийском каноне сравнивали Госалу с рыбаком, забросившим сеть в 
устье реки и погубившим множество рыб (т. е. увлекшим за собой многих из тех, 
кто мог бы пополнить ряды буддистов),— ясное указание не только на 
соперничество двух учений, но и на значительную в эту эпоху популярность 
адживиков. 
   Если в V в. до н. э. аджпвики пользовались большим влиянием, чем буддисты и 
джайны, то затем это соперничество окончилось, как известно, победой буддизма. 
Одной из причин этого являлась, очевидно, и определенная односторонность учения 
адживиков: отрицая традиционную брахманскую систему взглядов, адживикизм, 
однако, не противопоставил ей, подобно буддизму, какого-либо положительного 
ответа на основные вопросы, волновавшие людей той эпохи. Назначение человека, 
его место в мире и обществе, ценность индивидуального усилия и принципы, на 
которых должно было основываться «правильное поведение»,— проблемы, так много 
занимавшие джайнов и буддистов, по существу пе получили какого-либо отражения в 
учении Госалы. «Всеобщая предопределенность», провозглашенная его системой, 
исключала в принципе постановку всех этих вопросов. 
      Религиозно-философские течения и данные Мегасфена
   Важный материал о религиозной жизни магадхско-маурийской эпохи дают сведения 
Мегасфена. Мегасфен и следовавшие за ним античные писатели правильно различали 
ортодоксальные и неортодоксальные направления, подразделяя древнеиндийских 
философов на брахманов и шраманов. 
   Близкие параллели с индийскими сочинениями обнаруживают сохранившиеся у 
Страбона свидетельства о шраманах Следуя за Мегасфеном, он подчеркивает их 
связь с царями, которые обращаются к ним для выяснения причин происходящих 
событий (это соответствует индийским данным о шраманах). 
   Страбоп рассказывает об особой группе шраманов, известных как прорицатели и 
заклинатели, которые странствуют по селениям и городам, выпрашивая подаяние 
(эти свидетельства можно отнести к странствующим аскетам — адживикам, 
пользовавшимся большой популярностью как прорицатели). 
   Очевидно, со шраманами связано и сообщение Страбона о прампах (но всей 
вероятности, один из вариантов названия «шраманы») «Писатели, — пишет Страбон,— 
противопоставляют брахманам прампов как некий особый вид философов, склонный к 
диспутам и опровержениям Эти философы осмеивают брахманов, занимающихся 
изучением явлении природы и астрономией, как кичливых и неразумных» Здесь с 
удивительной точностью передана обстановка в период появления реформационных, 
так называемых шраманских, школ, выступавших против брахманов и их доктрин и 
ведущих разнообразные диспуты по многим проблемам существования мира и человека 
Шраманы-«еретики» действительно противопоставляли себя брахмана, осмеивали их, 
боролись с теорией об исключительности брахманов. 
   Шраманы выступали против кичливости брахманов, против их особого будто бы 
права поучать все общество, духовно всех наставлять на путь истинный. 
Буддийские тексты эти притязания брахманов часто называют необоснованными, 
вводящими в заблуждение, лживыми. 
   У античных авторов сохранилось упоминание, восходящее, очевидно, к Мегасфену,
 о существовании среди шраманов группы голых аскетов (эти данные можно связать 
с джайна ми-дигамбарами, которые ходили нагими). 
   В целом Мегасфен правильно уловил некоторые черты идеологического развития: 
существование двух основных на правлений — ортодоксального течения и 
противопоставляемого ему реформаторского (шраманского) движения, включающего 
различные секты Очевидно, в период пребывания в Индии селевкидского посла 
брахманизм сохранял большое влияние, а выступившие против него шраманские секты 
еще не воспринимались как нечто серьезное и ни одно из реформационных течений 
не стало таким влиятельным и сильным, что заслужило бы особое внимание 
чужестранца При этом нельзя, конечно, забывать о специфике дошедших до нас 
фрагментов Мегасфена, который мог и не заметить многих важных явлений 
религиозной жизни раннемаурийской Индии. 
Северо-Западная Индия в I в. до н. э. — I в. н. э.
   Еще при последних Маурьях многие области Северо-Западной Индии фактически 
стали независимыми от центральной власти Затем в ряде сев