оспода Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин 
не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства". Если 
судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального 
статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг 
другу: "Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил 
у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал 
ему находку". 
      События, разыгравшиеся в Сирии после взятия Аптиохии, показывают, что 
описания такого рода решительно не соответствуют действительности. Войско 
крестоносцев не было социально монолитным, оно ни в коей мере не представляло 
собой единого "народа Божьего", каким изображают его церковные авторы XII в. 
Напротив, как уже отмечалось, эта армия являла собой конгломерат различных 
социальных групп подчас с прямо противоположными интересами. Наряду с 
рыцарством в Крестовом походе участвовали десятки тысяч крепостных. Рыцарей 
обуревала жажда земельных захватов, крестьяне же рвались к свободе. Хотя внешне 
те и другие шли под одними и теми же религиозными знаменами, но по сути в 
Крестовом походе переплетались два в социальном отношении разнородных движения: 
освободительное в своей основе сервов и завоевательное - феодалов. Феодальные 
верхи преследовали свои классовые интересы и были мало озабочены участью 
бедняцкой массы. 
      Знатные крестоносцы во время похода приумножили свое достояние. О графе 
Раймунде Тулузском его капеллан сообщает: "Когда другие уже истратили свои 
деньги, его богатства возрастали". Сеньоры не останавливались и перед тем, 
чтобы использовать в целях наживы затруднения рядовых крестоносцев из бедняков. 
Рыцари из окружения того же Раймунда Тулузского тайком убивали лошадей и по 
вздутым ценам продавали конину голодавшим беднякам. 
      С другой стороны, масса рыцарской голытьбы еще более обнищала в пути, 
особенно в дни осады крестоносцами Антиохии и ее блокады сельджуками. В самом 
же стесненном положении оказались тысячи земледельцев, примкнувших к рыцарскому 
походу. Среди них было немало стариков, женщин, калек. Зачастую они отставали 
от главного войска и следовали на известном расстоянии от него. В хрониках 
изредка можно встретить описание внешнего вида этих толп. Когда Раймунд 
Ажильский, рассказывая о том, как Пьеру Бартелеми явились во сне св. Петр и 
Андрей, говорил, что они привиделись ему во сне "в какой-то прегрязной 
одежонке: святой Андрей был одет в старую рубашку, изодранную на плечах, из 
дыры на левом плече торчал лоскут, па правом ничего не было; он был плохо обут; 
Петр же был в грубой длинной, до пят, рубахе", то, по-видимому, хронист 
списывал своих апостолов с реальных фигур, с тех, кто принадлежал к меньшому 
люду. 
      Во время похода контрасты в положении бедняков и благородных усилились. 
Тяготы войны углубили пропасть между простым народом, который первым становился 
их жертвой, и рыцарями, а тем более предводителями крестоносцев. В результате и 
отношения различных по своей социальной природе участников крестоносного войска 
приобретали все более напряженный характер. Крестьяне и рыцарская мелкота, 
фактически оказавшаяся в положении, близком к тому, в котором находились 
бросившие свои поля землепашцы, постепенно проникались недоверием к сеньорам. 
      Рознь тех и других выражалась в самой организационной структуре 
крестоносных ополчений. Некоторые группы бедняков, видимо, проникнутые особой 
враждой к сеньорам и рыцарям, стремились идти обособленно от остальных 
крестоносцев. "Босой народ", как писал Гвиберт Ножанский, шел впереди всех и 
образовывал особые отряды - он называет их тафурами. О тафурах упоминается 
также в эпосе "Песнь об Антиохии", сложившемся в XII в. По мнению Гвиберта 
Ножанского, само слово "тафуры" - "варварского" происхождения и означает 
"бродяги". Подлинная этимология этого слова и до сих пор не установлена 
историками, но известно, во всяком случае, что это были бедняки, а их 
вооружение составляли дубины, ножи, каменные молоты. Тафуры - и это тоже весьма 
показательно для их поведения - не признавали феодального командования: по 
словам Гвиберта Ножанского, они "шли без сеньора". Тафуры, далее, с 
нескрываемой неприязнью относились к рыцарям и к знати. Они сами выбирали себе 
командира. 
      "Королем тафуров", считает Гвиберт, в данном случае передающий легенду, а 
не быль, являлся некий нормандец, "как говорят, человек не темного 
происхождения, ставший из рыцаря пешим, который, увидев, что они шествуют без 
главы, оставив оружие и обычную одежду, пожелал стать у них королем". Время от 
времени этот командир производил смотр своего войска: "У него было заведено 
обыкновение, что, когда народ, которым он предводительствовал, подходил к 
какому-нибудь мосту или узкому проходу, он ["король". - М. З.] спешил занять 
вход и здесь до ноготочка обыскивал всех одного за другим". Если у кого-нибудь 
оказывались найденными деньги или какие-нибудь ценности стоимостью в два солида,
 то предводитель немедленно удалял его своей властью, приказывал купить оружие 
и принуждал перейти к вооруженным воинам. Тех же, которые, как он убеждался, 
"возлюбили обычный порядок [свою бедность. - М. З.], которые совсем не имели 
денег, не запасались ими и не намеревались запасаться, он присоединял к своим". 

      По-видимому, эти детали полулегендарны, но они очень характерны: 
бедняки-крестоносцы не терпели в своем кругу никого, кто по материальному 
положению в какой-то мере был близок хотя бы к низшим категориям феодалов. Его 
изгоняли и отсылали к рыцарям. "Король тафуров, - пишет аббат Ножанский, - 
склонен был думать, что такие люди являются неподходящими для общего дела, и, 
если у других было бы лишнее, они тратили бы его без всякой пользы". 
Мало-мальски состоятельный воин в глазах бедняков, следовательно, представлялся 
чужаком. В нем словно чуя