а был 
похищен рыцарем, рассчитывавшим получить приличный выкуп за своего жирного 
пленника. Лишь вмешательство папы, пригрозившего святотатцу отлучением, 
заставило Гарнье выпустить добычу не солоно хлебавши. 
      Вот таких-то молодчиков, которые "прежде за малую мзду были наемниками", 
в первую очередь и имел в виду Урбан II, выступая в Клермоне, а им, конечно, 
мало было вечного блаженства в раю небесном - они жаждали и поместий, и звонкой 
монеты, и прочих земных благ. То же самое относится к владетельным сеньорам, 
которым становилось тесно в своих доменах и которые любой ценой стремились их 
расширить. В своей речи Урбан II обращался и к таким феодальным магнатам, 
льстиво называя их "могущественнейшими воинами и отпрысками непобедимых 
предков". 
      Некоторые современные западные историки полагают, что, организуя поход на 
Восток, папство якобы больше всего хлопотало о мире в Европе, выступая 
носителем некоей отвлеченной, христианской по своей сущности и происхождению 
идеи мира. На самом деле в основе папской проповеди Крестового похода 
(предполагавшего, конечно, в качестве обязательного условия замирение внутри 
господствующего класса на Западе) лежали вполне определенные 
социально-политические потребности феодалов. Католическая церковь хотела 
направить на далекий Восток алчные устремления рыцарской вольницы, чтобы 
удовлетворить ее жажду земельных приобретений и грабежей, но сделав это за 
пределами Европы. Тем самым Крестовый поход упрочил и расширил бы власть и 
самой католической церкви, причем не только на Западе, но и за счет стран 
Востока. 
      В этом, собственно, и заключались, с точки зрения папства, задачи похода, 
провозглашенного на Клермонской равнине. Недаром Урбан II подчеркивал 
необходимость прекращения файд, наносивших серьезный урон церковному 
землевладению: "Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, 
утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры!" 
      Речь Урбана II нашла живой отклик у собравшихся. Программа похода на 
Восток получила одобрении феодалов. 
      Не будем упрощать историю: рыцарство не оставалось безразлично и к 
религиозным лозунгам похода, сформулированным папой. Реальные, т.е. 
грабительские, цели войны большинству феодалов представлялись окутанными 
религиозным покровом. В воображении сеньора спасение христианских святынь 
символизировало подвиг, в котором высшие, религиозные цели сливались с вполне 
посюсторонними, сугубо захватническими устремлениями. Согласно средневековым 
представлениям, в такой слитности, казалось бы, несовместимых начал, в 
действительности не было никакого противоречия. Крестовый поход рисовался 
рыцарству продолжением паломничеств, иначе говоря, своего рода вооруженным 
паломничеством. В нем воплощались и самоотречение во имя высших целей, 
связанное с отказом от земных сует и от привычных ценностей - ради 
наинадежнейшего спасения души, и акт покаяния, искупления грехов, причем сами 
рыцари мнили себя - именно в таких терминах выражают их самосознание хроники и 
иные свидетельства современников - "бедняками Христовыми", "из любви ко Христу" 
пренебрегающими низменными практическими интересами. Вместе с тем Крестовый 
поход олицетворял и заслугу его участников перед Всевышним, который вознаградит 
преданных ему чад, даровав им победу, а с нею и добычу, и богатство, и земли, 
который выкажет им свое благоволение, продемонстрирует им богоизбранность 
"верных", готовых положить за него, Господа, "живот свой". 
      С конца XI в., в особенности со времени выступления Урбана II, постепенно 
складывалась своеобразная крестоносная вера, которой преисполнялось рыцарство: 
она совмещала религиозное самоотвержение с помыслами о щедрой земной награде - 
ею Бог возместит ратные усилия своих возлюбленных сынов. Такими двойственными 
мотивами была пронизана речь Урбана II в Клермоне, они же звучат во всех 
хрониках и в других текстах, сохранившихся от времени Первого Крестового похода.
 Спасение души и земное обогащение не противостояли друг другу, а дополняли 
одно другое. "Пусть увенчает двойная награда тех, кто (раньше) не щадил себя в 
ущерб своей плоти и душе", - говорил папа, приглашая рыцарей, вчерашних 
грабителей с большой дороги, овладеть богатствами врагов, иерусалимской землей, 
текущей медом и Млеком, даруя отпущение грехов и гарантируя небесное блаженство 
будущим ратоборцам христовым. 
      Современный итальянский ученый Дж. Микколи, анализируя сплетение 
религиозных и завоевательных, сопряженных с надеждой на реальное обогащение 
побуждений рыцарей, метко и остроумно характеризует это сочетание как бином 
крестоносной религии. Точнее было бы говорить о биноме крестоносной идеологии, 
поскольку в основе ценностных представлений крестоносцев лежали хотя и 
трансформированные применительно к условиям завоевательных войн на Востоке, но 
в конечном счете все же общехристианские воззрения, христианская идеология. 
      Свое полное развитие эта крестоносная идеология, т.е. совокупность 
взглядов, выработанных церковью и усвоенных воинами христовыми, относительно 
целей и содержания Крестовых походов, получит уже в XII-XIII вв., в процессе 
развертывания военно-колонизационного движения в Восточное Средиземноморье, 
осененного религиозными стягами. Тогда все пестрые компоненты этой идеологии 
превратятся в четкие ценностные стандарты, совокупность которых образует 
идейный арсенал церковной пропаганды всех Крестовых походов. Тут сольются 
воедино различные представления. С одной стороны, фантастическое, опиравшееся 
на "Откровение Иоанна" и писания отцов церкви (главным образом Августина 
Блаженного), учение о небесном Иерусалиме, или граде Божьем, достичь которого - 
высшее призвание истинного христианина (причем в глазах невежественного рыцаря 
небесный Иерусалим будет идентифицироваться с реальным, палестинским 
Иерусалимом). С другой стороны, к этому учен