им "Священная константинопольская добыча". В Западной Европе, 
отмечали современники, не осталось, вероятно, ни одного монастыря или церкви, 
которые не обогатились бы украденными реликвиями. 
      Повальные грабежи, учиненные в охваченном огнем Константинополе, 
засвидетельствованы не только Никитой Хониатом, который сам пострадал от 
латинского разгрома (он еле-еле спасся вместе с семьей - благодаря дружеской 
помощи знакомого венецианца). Если даже согласиться с мнением тех историков, 
которые считают, что византийский писатель неизбежно сгущал краски, рассказывая 
о буйстве и непотребствах рыцарей, то ведь сохранилось множество известий 
негреческих авторов, рисующих в самом неприглядном свете дела, которые творили 
воины христовы в византийский столице. Русский очевидец константинопольского 
разгрома, автор "Повести о взятии Царьграда фрягами", в отличие от Никиты 
Хониата, горько и гневно обличавшего насилия латинян, был относительно 
беспристрастен в описаниях того, что видел собственными глазами или слышал от 
очевидцев и участников событий. Но и он также не мог обойти молчанием факты 
открытого надругательства "ратников Божьих" над религиозными святынями и их 
разграбления. "Церкви в граде и вне града пограбиша все, им же не можем числа, 
ни красоты их сказати", - писал он. 
      О грабежах своих соратников упоминал и Жоффруа Виллардуэн. Явно 
замалчивая или смягчая их бесчинства, даже вкладывая в уста баронов слова 
сожаления об участи города, "этих прекрасных церквей и богатых дворцов, 
пожираемых огнем и разваливающихся, и этих больших торговых улиц, охваченных 
жарким пламенем", Виллардуэн не в силах удержаться от восхищения богатой 
добычей, взятой в Константинополе. Она была так велика, что ее "не могли 
сосчитать". Добыча эта заключала в себе "золото, серебро, драгоценные камни, 
золотые и серебряные сосуды, шелковые одежды, меха и все, что есть прекрасного 
в этом мире". Маршал Шампанский не без гордости утверждал, что грабеж этот не 
знал ничего равного с сотворения мира. В сходных выражениях высказывался и 
простой рыцарь Робер де Клари, испытывавший восторг от того, что там были 
собраны "две трети земных богатств". 
      Сохранилось и такое авторитетное свидетельство безобразий, содеянных 
воинами христовыми, как письмо папы Иннокентия III. Он не без основания 
опасался, что насилия крестоносцев в Константинополе создадут препятствия для 
церковной унии, ибо греки будут "вправе относиться к ним с отвращением, как к 
собакам". Поэтому папа разразился очередным негодующим посланием. Он выразил 
свое возмущение разбоями воинов креста, которые, по его словам, предпочли 
земные блага небесным и поэтому устремились не на завоевание Иерусалима, а на 
завоевание Константинополя, где обобрали "малых и великих"; мало того, они 
"протянули руки к имуществу церквей и, что еще хуже, к святыне их, снося с 
алтарей серебряные доски, разбивая ризницы, присваивая себе иконы, кресты и 
реликвии". Добыча, которую предводители заставили рыцарей снести в отведенные 
для нее помещения, была поистине сказочна. Венецианцы, если верить Виллардуэну, 
предложили "ратникам Божьим" только за их долю в добыче 400 тыс. марок, но 
предложение это было сочтено невыгодным и отклонено. 
      Константинополь понес не только огромные материальные потери от 
разбойников с крестами на кафтанах. В разрушительных оргиях погибли также 
замечательные произведения античных художников и скульпторов, сотни лет 
хранившиеся в Константинополе. Варвары-крестоносцы ничего не смыслили в 
искусстве. Они умели ценить только металл. Мрамор, дерево, кость, из которых 
были некогда сооружены архитектурные и скульптурные памятники, подвергались 
полному уничтожению. Впрочем, и металл получил у них своеобразную оценку. 
      Для того, чтобы удобнее было определить стоимость добычи, крестоносцы 
превратили в слитки массу расхищенных ими художественных изделий из металла. 
Такая участь постигла, например, великолепную бронзовую статую богини Геры 
Самосской, возвышавшуюся на одной из площадей Константинополя. Крестоносцы 
искрошили в куски супругу громовержца Зевса. Был сброшен с постамента и разбит 
гигантский бронзовый Геркулес, творение гениального Лисиппа (придворного 
художника Александра Македонского), представившего знаменитого греческого героя 
усталым от подвигов, сидящим с накинутой на плечи шкурой убитого им немейского 
льва. Ни размеры, ни красота не спасли статую другого мифического героя греков 
- Беллерофонта, восседавшего верхом на крылатом коне Пегасе и устремлявшегося 
на обиталище богов - гору Олимп. Статуя эта была столь огромна, что, как 
повествует Робер де Клари, "на крупе коня свили себе гнезда десять цапель: 
каждый год птицы возвращались в свои гнезда и откладывали яйца". Западных 
вандалов не остановили ни статуя волчицы, вскармливающей Ромула и Рема, 
легендарных близнецов, основателей Римского государства, ни статуя красавца 
Париса, бросающего яблоко Венере, которое стало яблоком раздора, ни даже 
изваяние девы Марии, находившееся в центре города. 
      Крестоносцы обратили в прах бесчисленные памятники, благодаря которым 
столица Византии издавна представляла собой настоящий музей античного искусства,
 - мало что уцелело от их рук. Да и то было по большей части вывезено (главным 
образом венецианцами) в Европу для украшения церквей и замков. В частности, по 
распоряжению Дандоло в Венецию была отправлена чудесная скульптурная группа 
того же Лисиппа - бронзовая с позолотой четверка лошадей (квадрига), стоявшая 
на императорской трибуне ипподрома. Где только ни побывали эти злополучные 
Лисипповы кони! Кто из завоевателей разных времен мог остаться равнодушным к 
произведению греческого мастера! Еще в конце I в. н. э. их вывез из египетской 
Александрии в Рим император Октавиан Август, чтобы украсить свою Триумфальную 
арку. Затем коней переставляли то на арку Нерона, то на арку Тр