Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1
Валерий Григорьевич Гитин

Всемирная история без комплексов и стереотипов

  До эпатажности нетрадиционная трактовка событий и явлений мира людей, имевших 
сомнительное счастье существовать в период между цивилизованным прошлым и 
одичалым настоящим.

  Книга не рекомендуется для чтения людям, склонным верить на слово политикам, 
маршалам, академикам, религиозным функционерам и дворовым кумушкам.



Валерий Гитин

ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ БЕЗ КОМПЛЕКСОВ И СТЕРЕОТИПОВ

Том 1



Рукописи не горят





(лирико-авантюрное вступление)


Однажды Диоген закричал: «Эй, люди!» Тотчас же сбежалась огромная толпа. 
Философ замахнулся палкой и сказал: «Я звал людей, а не дерьмо!»

История появления на свет Божий этой книги в очередной раз подтверждает 
справедливость банальной мысли о том, что всякий случай — это всего лишь звено 
неразрывной цепи причин и следствий.

Думается, вовсе не случайно именно в тот самый день, когда наследники 
профессора N деловито осваивали однокомнатную квартирку в неказистом 
пятиэтажном доме, где этому выдающемуся ученому довелось провести последние 
десять лет своей нестандартной жизни, именно в тот самый день и в определенную 
его минуту я вышел во двор с благим намерением опорожнить переполненное 
мусорное ведро.

Над дворовой свалкой курились клубы сизого дыма. Там, за трансформаторной 
будкой и шеренгой проржавевших мусорных баков, пылал нехитрый скарб покойного, 
который его наследники, видимо, сочли бесполезным для себя, а поэтому 
подлежащим уничтожению.

Наверное, неслучайно я приблизился к кострищу в тот самый момент, когда огонь, 
поглотив любимое кресло Профессора, жадно лизнул стопку перетянутых бечевкой 
пухлых тетрадей в коричневых коленкоровых обложках.

Отшвырнув в сторону ведро, я бросился вперед и выхватил из огня уже занявшиеся 
тетради.

И лишь тогда заметил стоящих неподалеку двух мужчин. Одному из них было едва за 
двадцать, другому — лет сорок пять-пятьдесят. Крепыши с коротконогими 
крестьянскими фигурами и квадратными лицами, которых я уже встречал на 
похоронах профессора N. Зять и внук.

Первый был в свое время комсомольским деятелем, затем оперативно перестроился в 
директора-распорядителя одного из благотворительных фондов. Второй учился в 
какой-то весьма престижной приватной академии и состоял в неокоммунистической 
молодежной организации радикального свойства.

— Э-э, — обратился ко мне юный ленинец, — положь на место, слышь!

Сбивая рукавом домашней куртки тлеющий огонь со своего трофея, я не обратил 
должного внимания на эти слова. Дальнейший текст прозвучал уже совсем рядом:

— Я че, неясно выражаюсь? Положь на место, лох!

Не столько даже лексика, сколько рэповская бесцветная интонация, характерная 
для пригородной шпаны, мгновенно вернули меня в те реалии бытия, где на дворе 
желтел осенним золотом 2003 год. Где были бесценные тетради, густо исписанные 
бисерным почерком профессора N, и где был я, в потертой куртке и домашних 
штанах, живописно заляпанных морилкой, автор десяти книг, вице-президент 
литературной ассоциации, почетный магистр и так далее, да еще и десантник во