взглядом; по иронии судьбы, ее хвост, вытянувшийся уже на пятьдесят миллионов 
километров под прямым углом к орбите кометы подобно вымпелу, развевающемуся под 
порывами невидимого солнечного ветра, было куда лучше наблюдать с Земли.
Утром того дня, когда предстояла встреча с кометой, Хейвуд Флойд проснулся рано,
 после тяжелого сна. Он редко видел сны – или, по меньшей мере, редко их помнил,
 – да и волнение нескольких захватывающих часов оказало, несомненно, свое 
влияние. К тому же его взволновало последнее сообщение от Каролины, в котором 
она спрашивала, известно ли ему что-нибудь о Крисе. Флойд ответил радиограммой, 
где коротко извещал, что Крису даже не пришло в голову сказать спасибо за 
помощь в назначении офицером на «Космос» – космический корабль, родственный 
«Юниверс»; не исключено, Крису уже надоело летать по маршруту Земля – Луна и он 
нашел где-то более увлекательную работу.
– Как всегда, – добавил Флойд, – мы узнаем обо всем, когда он сочтет нужным.
Сразу после завтрака пассажиры и научная группа собрались, чтобы выслушать 
окончательный инструктаж капитана Смита. Ученым, разумеется, никакого 
инструктажа не требовалось, но если они и испытывали неудовольствие, то ребячьи 
эмоции исчезали, стоило только взглянуть на фантастическое зрелище на главном 
видеоэкране. Казалось, «Юниверс» влетал не в комету, а в туманность. Весь 
горизонт впереди представлял собой облако туманной белой дымки – не сплошной, а 
испещренной темными сгустками, пересеченной светящимися полосами, ярко 
пылающими струями и потоками огня, исходящими из одной точки. При 
существовавшем увеличении ядро кометы едва виднелось вдали как крошечное черное 
пятнышко, и тем не менее было очевидно, что именно оно является источником 
всего, что происходило вокруг. – Через три часа выключим двигатель, – объявил 
капитан Смит. – К этому моменту мы окажемся всего в тысяче километров от ядра и 
скорость сближения будет практически равна нулю. Произведем окончательные 
наблюдения и проверим место высадки.
Состояние невесомости наступит ровно в 12.00. Стюарды, обслуживающие ваши каюты,
 заранее проверят, все ли правильно закреплено и уложено. Короче говоря, это 
будет похоже на Разворот, с той лишь разницей, что теперь мы проведем в 
невесомости не два часа, а три дня. Тяготение кометы Галлея? Оно ничтожно – 
меньше одного сантиметра в секунду за секунду – около одной тысячной земного. 
Если проявите чудеса терпения, вам удастся заметить его, но не больше. 
Потребуется пятнадцать секунд, чтобы опуститься на один метр. Из соображений 
безопасности во время сближения и посадки прошу вас находиться здесь, в 
наблюдательной рубке, в креслах с пристегнутыми ремнями. В любом случае лучшее 
место для наблюдений именно тут, а на всю операцию уйдет не больше часа. Мы 
будем пользоваться очень малой корректирующей тягой, однако она может быть 
включена под любым углом, что способно повлиять на вестибулярный аппарат.
Капитан имел в виду космическую болезнь, эквивалент земной морской болезни, но 
это слово с общего согласия было табу на борту корабля. Однако несколько рук 
невольно потянулось под кресла, проверяя, на месте ли печально известные 
пластиковые пакеты – на случай срочной необходимости.
Увеличение возросло, и изображение на экране стало больше. На мгновение Флойду 
показалось, что он находится в самолете, пробивающемся сквозь легкую облачность,
 а не на борту космического корабля, приближающегося к самой знаменитой из 
комет. Ядро становилось больше, очертания его четче; оно было уже не черной 
точкой, а эллипсом неправильной формы, потом стало маленьким, покрытым оспинами 
островком, затерянным в космическом океане, и вдруг, неожиданно, превратилось в 
настоящий мир.
Ощущение масштаба отсутствовало. Хотя Флойд знал, что открывшаяся перед ним 
панорама имеет меньше десяти километров в поперечнике, могло показаться, что он 
смотрит на небесное тело размером с Луну. Но у Луны не было расплывчатых 
очертаний, ее поверхность не выбрасывала струйки пара, среди которых выделялись 
две большие струи.
– Бог мой! – воскликнул Михайлович. – А это что?
Он указал на нижний край ядра, как раз рядом с терминатором. Перед ними 
совершенно четко – и невероятно – мигал огонек на ночной стороне кометы, мигал 
в идеально размеренном ритме – вспыхнет – погаснет, вспыхнет – погаснет – и так 
каждые две или три секунды. Доктор Уиллис откашлялся и с явным намерением 
объяснить происходящее повернулся к Михайловичу, но его опередил капитан Смит:
– Мне жаль разочаровывать вас, мистер Михайлович. Это всего лишь световой маяк 
на зонде номер два, который собирал образцы. Он уже месяц находится здесь. Мы 
должны забрать его.
– Какая жалость! Я думал, что кто-то – или что-то – приветствует нас.
– Ничего не поделаешь. Боюсь, что мы здесь в полном одиночестве.
Зонд находится как раз там, где мы собираемся совершить посадку, рядом с Южным 
полюсом кометы, расположенным – пока – в постоянной темноте. Здесь наша система 
жизнеобеспечения будет функционировать с меньшей нагрузкой. На освещенной 
стороне температура достигает 120 градусов – намного выше температуры кипения 
воды.
– Немудрено, что внутри кометы что-то все время булькает, – заметил Дмитрий, не 
смутившись. – Эти струи, то и дело извергающие пар, кажутся мне опасными. Вы 
уверены, что нам ничто не угрожает?
– Вот поэтому-то мы и садимся на ночной стороне: там все тихо. А теперь прошу 
извинить – мне пора на мостик. Это моя первая посадка на поверхность 
неизведанного мира – боюсь, что впредь такой возможности может не представиться.

Окружавшие капитана Смита медленно разошлись, погруженные в непривычное 
молчание. Изображение на экране вновь уменьшилось, и ядро кометы превратилось в