– Был в гостях у приятеля, вышел, а они кого-то ждут. Потом уже сообразил, что 
попался случайно, а шли они «пощупать» коммерсанта этажом выше. Ни грана 
интеллекта – тупая, воинствующая наглость! Что ей увещевания, призывы к совести 
и справедливости? Ей понятны только кулаки и зубы.
– И как же удалось выйти из положения?
– Помог какой-то «крутой» парнишка, владеющий боем на таком уровне, какого я 
еще не видел. Хотя он почему-то пытался этот факт скрыть.
– Не преувеличиваешь?
Горшин пропустил реплику мимо ушей.
– Я не смог его прозондировать достаточно четко, парнишка далеко не прост и 
владеет пси-блоком, но попался он мне не случайно. Если я прав, он может быть 
либо нашим другом…
– Либо?
– Врагом, разумеется. Потому что работает он на команду контрданс.
– Как? Не понял.
– Он перехватчик, если пользоваться жаргоном военных профи, агент-индивидуал 
высокого класса, работающий на отечественную разведку «Смерш-2».
– Ого! А откуда тебе это известно?
– Мне многое известно, друг Горацио Дмитрий Васильевич. Попробую поработать с 
ним, встречусь пару раз, пощупаю поле возможных траекторий, поговорю. 
Заинтересовал он меня вельми.
– Я не всегда все понимаю, Тарас Витальевич. Что еще за «поле траекторий»?
Тарас улыбнулся. Дмитрий Васильевич Завьялов понял, что ответа не получит, и 
перевел разговор на другую тему:
– Ты знаешь, что в МВД по заказу Генпрокуратуры создана спецкоманда для борьбы 
с террористами?
– Знаю.
– Вероятнее всего, это по наши души. Рудаков и Чураго перестраховываются, 
поскольку ниточки от Жарова, Филина и других «гегеншабен» тянутся к ним. 
Поэтому за нами начинается охота с призывом «пленных не брать!».
– Масакра…
– Что?
– Дмитрий Васильевич, я как раз по этому поводу. «Фискалы» взяли нашего 
исполнителя. Его подставили: в квартире гаишника-майора, который наговорил на 
своего же подчиненного, переложив вину с себя на невинного, была засада. 
«Фискальный» спецназ – ДДО[9] «Руслан».
– Кого взяли?
– Костю Ариставу.
– И он им дался?!
Глаза Тараса еще больше посветлели, став почти прозрачными.
Завьялова охватил ледяной озноб.
– Даже такой мастер, как Аристава, ничего не смог сделать против выстрела в 
спину.
– Он…
– Жив, но тяжело ранен. Давайте кумекать, как будем его выручать. У меня есть 
кое-какие мыслишки.
– Зачем Аристава ходил к гаишнику? Кто дал ему задание?
– Никто. Точнее, совесть. Он просто решил помочь другу, который рассказал ему о 
своем горе. А друг оказался провокатором, работающим на ФСК.
– То есть Аристава отправился на несанкционированную операцию, презрев законы 
«Чистилища», забыв о дисциплине, подставив тем самым всех нас.
– Формально все так, Дмитрий Васильевич, но мы забываем, что наши ребята живут 
не в вакууме, что у них есть семьи, родственники, друзья и элементарная 
порядочность, вынуждающая с ними считаться, душа, наконец. Кадры, как вам 
известно, подбирал я сам, я знаю их всех. Но ведь «Стопкрим» своих людей не 
бросает в беде? Да и пора дать кое-кому хороший урок.
– Кому? Ребята из «Руслана», что брали его… не виноваты.
– А я не про них говорю. Речь о начальниках, планирующих такие операции с 
подлянкой, и о тех из нас, кто возомнил себя демиургом. Подставили Ариставу не 
без помощи второго спикера.
Завьялов вздрогнул:
– Кравчука?! Не может быть!
– Может, – тихо сказал Горшин. – Кравчука предложил, кстати, комиссар-три, 
отметьте сей факт.
– Ну и что?
– Первый случай – случай, второй… Рыба гниет с головы, Дмитрий Васильевич. Но 
это к слову. Поживем – увидим.
Завьялов промолчал.

Матвей открыл мерцающую холодным голубым огнем дверь и оказался внутри 
огромного затемненного храма с каменными фигурами высотой с десятиэтажный дом, 
поддерживающими потолок. Дальняя стена храма напоминала зыбкую пелену тумана, и 
из нее вдруг выступила огромная фигура женщины в сверкающем звездами плаще.
На голове – золотая корона с семью лучистыми бриллиантами, в руках – раскрытая 
книга. Лица ее Матвей описать не смог бы, настолько оно было прекрасным, 
неземным и изменчивым.
– Читай, – сказала она певуче, протягивая книгу.
Матвей перевел взгляд на страницы, мерцающие призрачно-зеленым светом, и, 
похолодев, понял, что этого языка он не знает. Написано как будто по-русски, но 
каждая буква – символ, раскрывающий одну из тайн бытия.