вспомнил Тарас извлечение из школьного сочинения. Фыркнул, глянул на часы. На 
отдых ему оставалось всего три с половиной часа.
«Высплюсь», – подумал он, бросаясь на кровать и мгновенно проваливаясь в сон.
* * *
Поначалу заседание комиссаров «чистилища» не носило сенсационного характера. 
Решались обычные дела, обсуждались очередные бандлики, начался и закончился 
спор, какую из намеченных операций считать первоочередной; затевал такие споры 
обычно Боханов. Затем неожиданно спор развязал Музыка. Темой обсуждения была 
деятельность Чеченской армии свободы на территории России, и Глеб Максимович 
резко отрицательно отозвался о переносе действий «чистилища» на территорию 
Чечни.
Горшин не участвовал в обсуждении проблем родной конторы, уйдя мыслями в себя, 
на это его загадочное молчание наконец обратил внимание Завьялов:
– Что это вы притихли, Граф? Что-нибудь случилось? Или вам тоже не хочется 
связываться с исламскими экстремистами?
– Ими уже занимается ФСБ, – безучастно отозвался Тарас. – К тому же, уничтожив 
лидеров ЧАС, мы не решим проблемы. Она глубже, в корнях ислама, который 
является патогенной системой верований не из-за вложенной в нее программы 
подавления воли, а из-за использования ее низшей кастой, не имеющей 
высокоинтеллектуального или высокодуховного выхода.
Озадаченные комиссары «Стопкрима» переглянулись. Рыков, наверное, лучше других 
понимал Графа, но по обыкновению промолчал. Зато не удержался от восклицания 
Владимир Эдуардович:
– Вы, Граф, сегодня философ. Что это на вас нашло?
– Я сворачиваю свою деятельность в «чистилище», – ровным тоном сказал Тарас. – 
Закончу дела, которые контролирую лично, и уйду. Вы вольны принять в «квадрат» 
нового комиссара.
Наступило изумленное молчание, которое спустя минуту нарушил Завьялов:
– Вы это… серьезно, Граф?!
– Более чем, – лаконично ответил Тарас.
– Чтоб мне провалиться! – крякнул Боханов. – Вы меня сразили, комиссар! Ведь 
это же была ваша идея – создать «Стопкрим». Или вы решили организовать новую 
контору, где будете лидером?
– Чтобы решать там свои интересы, – добавил Музыка, будучи не всегда в ладах с 
русским языком, – вроде того дела с магазином «Центр-Мода». Или вы скажете, что 
не заинтересованы в этом деле?
– Заинтересован, – спокойно пожал плечами Тарас, – но это мое личное дело. Все 
мы грешны, и, если покопаться, у каждого можно найти…
– Не надо копаться, – мрачно сказал Боханов. – В принципе каждый из нас имеет 
право на решение каких-то сугубо личных моментов. И все же это нечестно… я имею 
в виду ваше желание уйти.
– Не согласен, – впервые заговорил Рыков, утонувший в своем кожаном кресле. – В 
этом мире нет ни честности, ни справедливости, ни сочувствия. Мы имеем дело 
лишь с человеческими умозаключениями, существующими в узком кругу идей и 
понятий. Все остальное – тщета и суета.
– У вас слишком математический подход к делу, Герман Довлатович, – проворчал 
Боханов. – Слишком рациональный, скулы сводит. Ну и что мы теперь будем делать, 
господа комиссары? Граф, вы действительно собираетесь уволиться из «чистилища» 
или блефуете? А последствия этого шага вы просчитали?
– Не слишком ли много вы знаете, чтобы вот так запросто встать и хлопнуть 
дверью? – хмыкнул Глеб Максимович.
Тарас посмотрел на него рассеянно, однако промолчал.
– Давайте не будем опускаться до угроз, – вздохнул расстроенный Завьялов. – 
Появилась проблема, ее надо решать по взаимному удовлетворению, а не путем 
внутренних разборок. Предлагаю каждому обдумать возникшую ситуацию и собраться 
еще раз.
– Разумно, – кивнул Боханов. – Ибо, как говорил какой-то умник: «Всякая 
проблема имеет решение – простое, удобное и ошибочное»[13]. Не стоит нашему 
комиссариату ошибаться в таком интимном деле. Ваше мнение, Герман Довлатович?
– Я считаю, Граф вправе решать, с кем ему быть, – растянул в недоброй улыбке 
бледные губы Рыков. – Другое дело, будет ли нести угрозу нам та компания, к 
какой он прибьется.
Тарас с любопытством и насмешкой посмотрел на комиссара-пять.
– Герман Довлатович, ведь вы, по сути, свингер[14], а смеете угрожать. Нехорошо.
 Мы оба прекрасно знаем, в каких компаниях работаем, и лучше нам обходить 
острые углы.
Рыков снова улыбнулся, хотя глаза его блеснули остро и предупреждающе. Вступать 
в дискуссию с Тарасом он не стал.
– Э-э, но ведь свингер… – пробормотал сбитый с толку Боханов, – это, кажется, 
двойной агент?
– Скорее «друг семьи», – сдержал улыбку Завьялов, знающий точное значение слова 
«свингер». – Итак, что мы решаем?
– Отложим, – встал хмурый Музыка. – У меня много дел, прошу извинить. Предлагаю 
не решать с кондачка, встретимся завтра.
Он ушел. За ним, помявшись, удалился Боханов. Завьялов, всегда уходивший 
последним, вопросительно глянул на оставшихся комиссаров.
– Мы тут кое-что обсудим, – меланхолически обронил Рыков. – Не беспокойтесь, 
Дмитрий Васильевич, все будет нормально.
Завьялов надел пиджак, поправил галстук, дал распоряжение команде сопровождения 
и вышел. Горшин и Рыков остались сидеть, словно не замечая друг друга. Потом