было чрезвычайно интересно. К тому же Матвей в душе считал его чуть ли не своим 
сыном, а для неженатого мужчины двадцати восьми лет (или тридцати, если считать 
опыт двух лет «прошлой» жизни), привыкшего жить свободно, это было сродни 
самопожертвованию.
К бабушке Стаса, Марии Денисовне, проживающей в доме по улице Ольховской, 
недалеко от Казанского вокзала, Матвей заявился пораньше, в начале восьмого 
утра. Старушка уже встала и хлопотала на кухне, когда в квартиру зашел «друг 
отца Стаса». Она так и не поняла причин, по которым Матвей выдал себя за 
«друга» и стал помогать ей и мальчишке. В глубине души она подумывала о 
«замаливании грехов», совершенных «раскаявшимся» Соболевым, однако никогда ни о 
чем его не спрашивала и встречала всегда с радостью. Однако сегодня Мария 
Денисовна была явно не в духе, куталась в платок и норовила отвернуться, пока 
Матвей не разглядел на лбу ее лиловые пятна, а на щеке свежую царапину. 
Задержал старушку, мягко дотронулся до щеки, кивнул на дверь спальни.
– Он?
– Да это я упала, запнулась о половик, ноги-то уже не ходят совсем… – начала 
Мария Денисовна и заплакала, закрывая лицо ладошками.
– Стас спит?
– В зале, на диване. Побил Сергей его вчера крепко, не пустил никуда. Вы уж не 
серчайте на него, пьет ведь кажен день…
Матвей шагнул к двери спальни, и старушка ухватила его за рукав.
– Матвей Фомич, ради Бога, вы уж с ним… помягче. Когда трезвый – вроде и 
неплохой человек, а когда пьяный…
– Не беспокойтесь, Мария Денисовна, – усмехнулся Матвей. – Человек я мирный, 
драться не люблю.
В спальне воняло перегаром, немытым телом и носками, вещи отца Стаса валялись 
разбросанные по всей комнате, у кровати стояли пустые бутылки из-под пива и 
водки. Сам постоялец лежал поперек кровати в трусах, упрятав голову под подушку.
 Матвей смог теперь рассмотреть его во всех деталях.
Был тридцатипятилетний «гроза бабушки и сына» хил, тщедушен, рыж, носил бороду 
и усы – Матвей снял с лица подушку, чтобы разглядеть его – и не мылся, наверное,
 с месяц. На тыльной стороне ладони правой руки были выколоты имя Сергей и 
кинжал, на левом плече – русалка и еще один кинжал.
Покачав головой, преодолевая брезгливость, Матвей взял его на руки, отнес в 
ванную и пустил воду. Вымыл с мылом, затем пустил ледяную воду и сунул голову 
Сергея под струю. Тот задергался, замычал, пытаясь освободиться, стал ругаться, 
хрипеть и кашлять, перепугав Марию Денисовну, которая прибежала в ванную 
спасать зятя. Матвей выпроводил ее и продолжил приводить пьяного в порядок. 
Через десять минут ему удалось это сделать, а так как Сергей сам идти не мог, 
пришлось нести его в спальню завернутым в простыню. На пути встретился 
проснувшийся Стас с синяками на лице, на плечах и худеньких руках. Несмело 
глянул на Соболева снизу вверх.
– Лечить будешь?
– Буду, – усмехнулся Матвей. – Потом тебя.
– Меня не надо, на мне все заживает как на кошке.
– Разберемся.
Матвей распахнул дверь в спальню, свалил запеленутого Сергея на кровать и 
закрыл дверь. Сел напротив, настраиваясь на воздействие и сдерживаясь, чтобы не 
дать алкоголику по морде.
– Кто ты такой? – просипел Сергей, синий от холода и алкогольной абстиненции. – 
Опохмелиться дашь? Помру ведь.
– Не помрешь, – сказал Матвей. – Сядь!
– Чего?
– Сядь! – Слово прозвучало, как щелчок кнутом.
Сергей вздрогнул, широко раскрывая еще мутноватые глаза, повозившись, сел, и в 
этот момент Матвей обрушил на него свой раппорт мыслевнушения.
Бывший зэк, отсидевший за кражу и разбой пять лет в Самарской колонии, 
прошедший огни и воды, не допускавший мысли, что калечит своим поведением душу 
сына, получил вдруг сильнейший шок, который лишил его способности говорить и 
думать. У него даже сердце остановилось на несколько секунд, пока Матвей не 
заставил его заработать снова.
– Теперь слушай и запоминай, – негромко, но твердо сказал Матвей. – С этого 
момента ты перестаешь пить! Повтори!
– Перестаю… пить… – механически повторил Сергей.
– Устраиваешься на работу!
– Устраиваюсь… на… работу…
– Никогда больше никого не тронешь пальцем!
– Никого… не трону…
– Каждый раз, когда тебе захочется сделать что-нибудь во вред людям, а тем 
более близким, ты будешь чувствовать себя плохо! Понял?
– Буду чувствовать…
Матвей подумал немного, что-то ему вдруг не понравилось в поведении Сергея, и 
он жестко добавил:
– Ударишь Стаса – умрешь! А теперь спи полчаса.
Рыжебородый родитель мальчишки рухнул на кровать и закрыл глаза.
В комнату заглянул Стас, кинул взгляд на отца, потом на Матвея.
– Он… живой?
Матвей нахмурился. Вопрос был ему неприятен.
– Живой, живой. Давай я тебя посмотрю.
– Не надо, само заживет. Ты ему сказал, что я буду у тебя жить?