вверх», и Василий легко отбил удар, отобрал автомат и тут же усыпил второго 
автоматчика, не решившегося стрелять, что говорила о принадлежности команды к 
какой-то государственной структуре. Бойцы ОМОНа при всей своей тренированности 
и жесткости воспитывались в нормальных условиях, жили в нормальных семьях и 
жестокими, в общем-то, не были.
На шум из коридора в прихожую ворвались еще двое парней, один выглянул из кухни,
 и все они вполне могли открыть огонь, поэтому Вася заорал во все горло, бросая 
автомат на пол:
– Караул! Грабят! Спасите! Помогите!..
– Отставить орать! – вошел в квартиру плотный широкоплечий омоновец без маски, 
со знаками различия капитана. – Василий Котов?
– Я, – перестал кричать Василий. – А вы кто?
Капитан оглядел его, лежащих подчиненных, покачал головой, повысил голос:
– Болдырев, что там?
– Есть, товарищ капитан. – Из зала в прихожую вышел здоровяк Болдырев, держа в 
руках пакетик с каким-то белым порошком и пистолет «ТТ» на газете, с тремя 
магазинами. – В шкафу лежали. Там еще гранаты в ящике, ребята осматривают.
– Твои? – равнодушно спросил капитан.
– Елки-моталки! – прищурился Василий, сразу сообразив, что кто-то в его 
отсутствие подкинул в квартиру оружие, наркотики и позвонил в милицию. Не понял 
Котов только одного: почему он не учуял подброшенный компромат. – Отлично 
сработано, капитан! Могу я позвонить адвокату?
– В морг ты можешь позвонить, – все так же равнодушно ответил командир ОМОНа. – 
Василий Котов, вы обвиняетесь в незаконном хранении оружия, взрывчатки и 
наркотиков, а также в подготовке террористических актов на территории Москвы. 
Вы арестованы. Следуйте за мной.
– Вы забыли объяснить мне мои права, – насмешливо заметил Василий, подумав, что,
 если омоновцы куплены, они не будут заинтересованы в тщательном осмотре 
квартиры, сразу обнаружив компромат, но если они работают по наводке…
– Капитан, глянь-ка, что мы нашли! – Еще один верзила в пятнистом костюме вынес 
в прихожую спецкостюм со шлемом и пистолет «вепрь», которые Василий после 
операции в Зарайске так и не отвез на базу.
Последовала пауза. Командир отряда и рядовые его бойцы молча разглядывали 
костюм, незнакомое оружие, шлем, потом перевели взгляды на стоявшего в 
задумчивой позе Василия.
– А ты не простой мужичок-то, – оскалил зубы капитан. – Наручники ему! В 
машину! Переверните тут все вверх дном!
«Какая же сволочь меня подставила?» – уже сидя в машине со скованными за спиной 
руками, подумал Василий. – Возможны в принципе только два варианта: Носовой или 
Юрьев. Посвященные, члены Союза Девяти. Только они могли вычислить мое участие 
в захвате контейнера с «глушаками» и подкинуть оружие, не оставив следа…
Василий ошибался. Существовал и третий вариант.
Его поместили в Лефортово. Сначала в камеру, где сидело около тридцати 
уголовников, ожидающих решения суда. Некоторые из них провели здесь уже по 
пять-шесть месяцев, пока шло следствие; российская Фемида торопиться не 
привыкла. Однако после двух инцидентов между «буграми» камеры, властвующими над 
заключенными, и новеньким, в результате чего полкамеры пришлось приводить в 
себя, лечить, а кое-кого и реанимировать, Василия перевели в одиночку, где 
отбывали предвариловку трое «тихих», проходящих по статье 147 (часть III) УК – 
мошенничество. Здесь он провел двое суток, ломая голову, как выйти на волю и 
воздать должное тому, кто все это затеял.
Трижды его вызывали к следователю, вечно небритому, с трехдневной щетиной 
мордовороту, внешне похожему на телеведущего Караулова. Здесь Василий узнал, 
что на него заведено «дело оперативной проверки», которое может вылиться в 
«дело об участии в террористической деятельности», которое, в свою очередь, 
тянет уже от восьми до пятнадцати лет, а то и «вышку». Кто подставил Котова, 
узнать не удалось, вполне вероятно, что этого не знал и сам следователь. 
Вопросы он задавал одни и те же: откуда у Василия взрывчатка, патроны, оружие? 
Где он приобрел спецкостюм, являющийся средством защиты спецподразделений ФСБ? 
Почему проживал в квартире, принадлежащей другому лицу?
Ни на один вопрос Василий ответить правду не мог и лишь тянул время, ожидая, 
когда наконец Каледин, встревоженный его отсутствием, предпримет меры к 
освобождению. Однако шло время, а никто выручать «майора» Котова не спешил, и 
на четвертый день пребывания в Лефортовском СИЗО Василий решил бежать, вспомнив 
подвиги Матвея, сумевшего выйти даже из здания на Лубянке. Готовился Василий 
недолго, сутки, разработав план побега из следственной камеры, расположенной 
хоть и на территории тюрьмы, но за ее техническим изолирующим периметром, в 
административном корпусе.
За время, прошедшее с момента заключения, он трижды пытался связаться с Ульяной 
Митиной через ментальное поле, помня свой первый опыт во Владимире, и все три 
попытки закончились безрезультатно. Ульяна не откликнулась – значит, не 
услышала.
Его вызвали к следователю на пятые сутки, в пятницу, четырнадцатого июня, когда 
он и сам собрался передать через надзирателей, что «готов дать показания».
В кабинете следователя, кроме небритого, как всегда, хозяина, находился еще 
один человек, в котором Василий с недоверием узнал генерала ФСБ Первухина. 
Судьба свела их еще полтора года назад, но с тех пор они не встречались.
– Что же это вы, майор, молчите, как рыба? – с иронией сказал Первухин, 
оглядывая онемевшего заключенного. – Хорошо, что нам сообщили о вас работники 
СИЗО, не то пришлось бы сидеть вам еще долго. Сказали бы следователю, что вы