хотя в лицее учились дети из состоятельных семей, но золотые сережки и 
перстеньки носила далеко не каждая десятилетняя кроха.
Девочка росла надменной и капризной, часто проказничала, а все свои грехи 
сваливала на подружек и приятелей по группе. В лицей часто заявлялась ее 
бабушка, требовала одергивать детей, которые «не так относятся» к Сане, и даже 
выговаривала девочкам, поссорившимся с ее внучкой, угрожала наказанием и 
обзывала их «интриганками» и «быдлом».
Однажды один из мальчиков, вбегая в класс, нечаянно толкнул Саню, и хотя она не 
упала, но заревела во весь голос. Учительница успокоила ее, отчитала мальчика и 
посчитала инцидент исчерпанным, а на вопрос Сани: «Почему вы его не наказали?» 
– неосторожно заметила:
– Все-таки, Саня, насколько в классе спокойнее, когда тебя нет! (Незадолго до 
этого девочка болела и пропустила несколько дней.) А на следующее утро в класс 
ворвалась разъяренная Санина мама, пожелавшая, чтобы провинившегося мальчишку 
наказали прямо тут же, при ней, так сказать, показательно. Учительница (ее 
звали Елена Ивановна, Матвей ее знал и относился с уважением) предложила 
дождаться перемены и во всем разобраться, родительница настаивала на своем и в 
конце концов перешла на крик:
– Бездарь, где ты купила свой диплом?! Я тебя вышвырну из лицея в три часа!
Пришел завуч, увел мать Сани, и взволнованная Елена Ивановна едва смогла 
закончить урок. Но на следующий день в класс вошли четверо квадратных парней в 
кожаных безрукавках и на глазах у детей избили учительницу до потери сознания. 
Лишь Стас бросился на мерзавцев с кулаками, за что получил удар по шее, чуть не 
снесший ему голову. Сделав свое дело, четверо негодяев спокойно оправили одежду,
 зашли в кабинет завуча и пригрозили:
– Вякнешь хоть слово в милицию – доберемся и до тебя! И чтоб эта сучка в вашем 
вонючем лицее больше не работала, ясно? Не умеете детей как следует воспитывать 
– научим. – Затем четверо сели в красную «феррари» с открытым верхом и уехали…
– Ясно, – сказал Матвей, чувствуя, как в груди рванулось и замерло сердце, 
жаждущее справедливости. – А мне Стас ничего не сказал.
– Мужчина, – улыбнулась Ольга Николаевна, – боится потерять твое уважение. Шея 
у него до сих пор болит.
– А что же милиция? Нашли бандитов?
– Найти-то нашли – их и искать долго не надо, – но власти у тех оказалось 
побольше, чем у милиции. Отпустили их: у всех алиби, как говорят в таких 
случаях…
– Рассказала все-таки? – объявился на пороге своей комнаты взъерошенный Стас; 
он вытирал лицо полотенцем после умывания. Прошел мимо Матвея с независимым 
видом, потом вернулся и бросился к нему на шею. – Ты когда научишь меня 
драться? Обещал!
– Драться нет, а вот защищаться – научу. Сегодня же заедем к дяде Васе, сначала 
будешь брать уроки у него. А сейчас собирайся, поедем к хирургу, пора заняться 
твоей ногой.
Стас побледнел, глядя на Матвея огромными глазами, потом неловко ткнулся носом 
ему в щеку и заковылял в свою комнату. Ольга Николаевна и Матвей посмотрели ему 
вслед, переглянулись.
– Это правда? Есть шанс? – спросила женщина.
– Да, я консультировался с хирургом, в областном центре хирургии есть один 
специалист. Говорит, излечимо, хотя только с помощью операции.
– Дай-то Бог!
Пока ехали на Гагарина, где в парке располагался Рязанский областной 
хирургический центр, Матвей размышлял о внезапном проявлении криминальных сил, 
коснувшихся непосредственно его самого. До этого момента в жизни Матвея и людей,
 окружавших его, особого ничего не происходило, словно им дали отдохнуть от 
переживаний и потрясений. Но сон означал приближение волны каких-то негативных 
событий, и первой ласточкой было избиение учительницы Стаса. Единственное, что 
надо было решить, – это как реагировать Матвею. Стоило ли вмешиваться в события,
 которые вполне могут завести в тупик. С другой стороны, оставлять все как есть,
 делать вид, что ничего не случилось, Матвей не мог.
Стас, увлеченно рассказывающий о своих делах, заметил рассеянный вид старшего 
товарища и замолчал. Потом сказал:
– Ты об учительнице думаешь?
Соболев не удивился прозорливости мальчишки: тот давно научился видеть 
настроение собеседника, пройдя хорошую школу жизни без родителей и близких.
– В общем-то да. Что с ней?
– Сотрясение мозга, рука сломана. Лежит в больнице Стасова, мы к ней классом 
ходили.
Больше вопросов Матвей не задавал.
Хирург Ляшенко оказался огромным, пузатым и краснолицым здоровяком с могучими 
руками и зычным голосом. Но разговаривал он жизнерадостно, интеллигентно, с 
юмором и сразу понравился и Матвею, и Стасу.
– Чудес не обещаю, но бегать будет, – сказал он после получасового осмотра. – 
Это самый обыкновенный случай менискового повреждения, приведший к появлению 
мозолистого тела и фиксации коленного сустава. Через неделю – на операцию. И не 
реветь! – повернулся хирург к Стасу, хотя тот реветь и не собирался, 
ошеломленный заявлением, что он будет бегать.
– Доктор, делайте все, что хотите, – сказал Матвей, когда они остались с ним 
наедине, – но вылечите парня! Он заслужил. Любое ваше условие будет выполнено.
– Никаких «условий» мне предлагать не надо, я и так сделаю операцию. А вот в 
послеоперационный период вам придется за ним поухаживать по особой методике.