сопел только.
– Ладно, не реви, сказал же – уходи от него. Я всегда поражался, что ты в нем 
нашла?! Теперь понял: ты и не искала, убежала от проблем, считая, что можешь 
убежать и от самой себя. Ну все, помчался я по делам, до отъезда навещу еще, 
жди.
После свидания Матвей зашел в местную коллегию адвокатов и нанял адвоката, 
который согласился начать пересмотр дела Нестеровой, как только появятся новые 
факты или если обвинители откажутся от своих прежних показаний.
Из Вологды Матвей снова поехал в Старое и вечером в среду наведался домой к 
поселковому инспектору.
Константин Кириллович Шавло за год еще больше раздался вширь, а на рябом лице 
его, ставшем в полтора раза мясистее и шире, можно было сеять уже не только 
репу, но и другие овощи. Соболева он признал, лишь очнувшись от первого его 
удара, от которого сорвал тушей ворота гаража, неожиданно отлетев к ним. Ибо на 
приветствие Матвея и его вопрос: «Привет, Кириллыч, помнишь меня? – Шавло 
промычал нечленораздельно:
– Хто это такой еще приперся?
Двое знакомых Матвею «клевретов» инспектора, похоже, так и не снимавших никогда 
свои спортивные костюмы, попытались было заступиться за патрона, однако ушли в 
отключку надолго, довершив разгром гаража с красавицей шестнадцатой моделью 
цвета «серый перламутр».
– Вспомнил наконец? – равнодушно спросил Матвей, присаживаясь на капот 
шестнадцатой модели. Шавло, выпучив глаза, завозился на воротах, оглядываясь по 
сторонам, потом до него дошло.
– Ах ты, падло! – Он схватил с верстака монтировку, но не успел ничего сделать, 
потому что снова грохнулся спиной о стену, сломав верстак. Матвей же продолжал 
сидеть все в том же положении, покачивая ногой, не вынимая рук из карманов 
куртки.
– Ну теперь-то вспомнил?
На сей раз инспектор приходил в себя дольше, зато попыток убить обидчика уже не 
предпринимал.
– Заступник… Нестеровых…
– Молодец, вспомнил. А теперь припомни, что я тебе говорил, когда уезжал. Блюди 
порядок! Наверное, я плохо объяснил, что будет в противном случае? Так вот, даю 
тебе последний шанс: завтра утром ты, Бегемот, все остальные свидетели и 
потерпевший поедете в Вологду, найдете адвоката Никитина и сделаете новые 
заявления относительно дела Лидии Нестеровой. Она защищалась, и ты знаешь это, 
ублюдок! Все понял?
Шавло оглядел свой разгромленный гараж, в его глазах изумление боролось со 
страхом и ненавистью, но вступать в схватку он больше не решался.
– Понял… Только я не ответчик за Бегемота… Хлобанеева… он не поедет. Да и 
Капитан тоже.
– Это моя забота. Поедете, как миленькие. – Матвей оглядел лоснящееся от пота 
красное лицо инспектора. Было видно, что в голове его, с узким и каким-то 
вогнутым лбом, идет тяжелая, неподъемная для него работа. Что ж, думать иногда 
полезно.
– Бывай, Кириллыч. – Матвей пошел со двора, сопровождая взглядом собак, что 
бегали у забора и поглядывали на гостя с недоверием и сомнением, однако не 
нападали и даже не рычали.
– Эй, каратист! – вдруг окликнул его Шавло, выходя из гаража в сопровождении 
очухавшихся «спортсменов». В руках он держал штатного «Макарова». – Не торопись,
 а то дырок наделаю. От пули не убежишь, а я всегда могу оформить заяву, что ты 
напал первым.
– Спасибо за предупреждение. Но ведь я тоже могу сотворить такой фокус. Ты не 
подумал об этом?
Матвей вошел в сверхскоростной режим и как бы «выпал» из поля зрения Шавло и 
его помощников. В следующее мгновение пистолет из руки инспектора перекочевал в 
карман Соболева, «спортсмены» схлопотали боковые удэ-атэ, словно вихрем унесшие 
их вглубь гаража, а у Шавло искры из глаз посыпались от тычка в нос, едва не 
сломавшего носовую перегородку.
– Так я жду всю команду завтра утром на автобусной остановке, – напомнил Матвей.
 – Не забудешь, Кириллыч? А?
– Н-нет, – ответил тот, вытирая под носом слезы, смешанные с кровью.
– Тогда вот, держи «пушку», обойму получишь завтра.
От инспектора Матвей направился прямо к Бегемоту, то есть к Хлобанееву Степану 
Викторовичу тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения, семейному, нигде 
не работающему, алкашу и бузотеру.
Хлобанеев с виду казался родным братом Шавло, кличку Бегемот он оправдывал на 
все сто процентов. И был дубина дубиной, потому что понял, о чем идет речь, 
лишь с третьей попытки Матвея объяснить, что от него требуется.
– Шо?! – проревел он, сообразив наконец, в чем дело. – Ты… мне… чтоб я… сам на 
себя?! Да я тебя в три погибели…
Матвей щелкнул детину в лоб, и тот, икнув, упал на скамью возле сарая, на 
которой рядом с бутылкой вологодского пива лежала вяленая рыба. Поднимать шум 
не хотелось: у Хлобанеева была большая семья и не стоило поднимать переполоха. 
Правда, очень хотелось взглянуть на жену Бегемота, которая столько лет терпела 
такую орясину, бандита, алкаша и тунеядца.
– Пойдешь и напишешь, как было на самом деле, – сказал Матвей, чувствуя злость 
и одновременно жалость к этому уроду. Хотя в принципе большей жалости была 
достойна его семья.