ход: сделать это руками сельчан, недовольных заработками фермеров.
В селе Старом этих людей знали по кличкам – Шпана, Мокрый, Бегемот, Дубина, 
Мост, Капитан… Вечные нахлебники и алкаши, готовые за пол-литра на что угодно. 
Единственное, что они умели, – это крутить баранку грузовика или трактора. Зато 
амбиций больше, чем у любого уважающего себя мастера. Вот с такими-то людьми и 
пришлось работать сестре Лиде, когда потребовалось привлекать сезонных рабочих. 
Двух она наняла водителями своего грузовичка «Бурлак», который Нестеровы купили 
еще весной, а двое других колупались на скотном дворе, ежедневно требуя выпивку.

Чем их купил Дурбань, догадаться было несложно. Однако начали мужички пропадать 
с грузовиком и трактором по несколько дней, подрабатывая на стороне. Лида стала 
требовать с них плату за эксплуатацию машины, и получился первый конфликт. В 
колхозе ведь как: стоит трактор – садись и зарабатывай деньги, никто не спросит,
 по какому праву ты это делаешь – «все кругом колхозное, все кругом мое». Какая 
там еще плата? Так Лиде и сказал директор АО, прекрасно понимая, что пришли 
новые времена и за все надо платить.
Привыкли в Старом и к другому «коммунистическому» принципу: если ты что-то 
заработал – поделись с соседями или ставь по крайней мере бутылку. Правда, с 
начала девяностых годов этот принцип работать перестал, но директор – президент 
АО – решил его возродить. И зачастили к Нестеровым «новые люмпены», любители 
дармовщинки, требуя за каждый, хоть и небольшой, успех фермерской семьи бутылку 
за бутылкой. Лида не давала, они злились, портили технику, отравили собаку…
С виду отношения с соседями вроде были самые нормальные, а с некоторыми даже 
дружеские, казалось бы – зачем вредить? Но нет, эти отношения развивались и 
углублялись, направляемые подручными Дурбаня – «Шавло и компанией». Однажды 
Лида вернулась домой с синяком во всю щеку. Леонид к ней: «Что случилось?» Она: 
«В машине ударилась». Потом пришел шофер – Бегемот: «Ты, мол, прости, забери 
заявление…» Оказалось, он избил ее, выкинул из машины, забрал ключи и на два 
дня скрылся. Тогда Лидия заявление, написанное в милицию, забрала у Шавло. Но 
потом были и другие похожие случаи. Опять избили. Отравили свинью. Неоднократно 
угоняли машину и трактор. Угрожали расправой, бросались на нее с ножами, 
топором и даже бензопилой…
Роковой выстрел раздался, когда терпение Лиды лопнуло. И хотя пострадавший – 
некий Капитан, подонок из подонков, – давно выздоровел, Лиду осудили на пять 
лет «за превышение мер необходимой обороны». Свидетелями были все те же «Шавло 
и Кё», бывшие работники Нестеровых Мокрый, Губошлеп, Бегемот и… ее муж Леонид!
Матвей, выслушав рассказ, стиснул зубы. Нестеров ничего в принципе не сделал, 
чтобы защитить жену, помочь ей, облегчить ее участь, хотя мог бы взять всю вину 
на себя, как мужчина и защитник. Но он даже ни разу после суда не навестил жену 
в районной вологодской тюрьме!
Видимо, Леонид что-то почувствовал в молчании гостя, потому что внезапно 
замолчал и отодвинулся от него.
– Ясно, – сказал Матвей, вставая, и глаза его вспыхнули такой ледяной 
голубизной, что муж сестры едва не свалился со стула, инстинктивно закрывая 
лицо рукой.
– Что ты… вы… хочешь делать? – проговорил Нестеров.
– Поживу пока тут, – медленно сказал Матвей, отворачиваясь и тут же забывая о 
существовании шурина. – Пару дней. Уточню кое-что. Потом посмотрим.
– Конечно, оставайся, живи, я со своей стороны… как-нибудь… – залепетал Леонид.
 – Вот, стели себе в горнице, белье бери… стираное. Обедать с нами будешь… или 
как?
– Или как, – ответил Матвей.
Следующий день он потратил на выяснение всех обстоятельств дела, разговаривал с 
соседями и односельчанами Нестеровых, чтобы детально разобраться в случившемся. 
Потом съездил в Вологду на свидание с сестрой, несказанно обрадовав ее своим 
появлением.
– Это мне кара заслуженная, – с тоской говорила Лида, отплакав положенное, 
когда они проговорили с полчаса. – Кара за старые грехи.
– Какие еще грехи? – удивился Матвей, с не меньшей тоской в душе разглядывая 
заплаканное, похудевшее, с тенями под глазами лицо сестры. – Ты в жизни никого 
не обидела и любила только одного.
– Вот именно. – Глаза Лидии вспыхнули, повлажнели. – Прав ты, Матвейша, всю 
жизнь я любила одного… а жила с другим. Вот за то и кара – за отказ от любви. 
Все боялась быть слишком зависимой от Алексея… хотя могла пойти за ним в огонь 
и воду. А с Леонидом жизнь – ты сам видишь какая. Не помощник он мне, не мужик 
и не любовник…
– Ну так бросай его к чертовой матери! Разводись, уезжай домой, мама всегда 
тебя примет, хоть с детьми, хоть одну.
– Знаю, да как же я уеду-то? Нет, братец, отсижу свое и вернусь, не дам этим 
гнидам, Дурбаню и Шавло, торжествовать!
– Что ж, характерец у тебя мужской, Лидуха. Тебе бы и мужика под стать себе… 
Крепись, я предпринял кое-какие шаги, может, пересмотрят дело и скостят пару 
лет. Ведь заяву, что подписал подстреленный Капитан, писал Шавло? И в нем все 
описано с точностью до наоборот?
– Что с того? Все свидетели хором заявили, что я была, во-первых, навеселе, 
во-вторых, сама полезла к этим выпивохам, а, в-третьих, давно уже грозила их 
«пришить». Больше всех Бегемот старался, боялся, что я его за старые обиды 
выдам.
– А разве Леонида не было рядом, когда это случилось?
– Был, да что толку! Он даже контрзаявление не написал, на суде отдувался да