|
должен был!..
Но Кэлвин не обращала на него внимания.
— Ты должен сказать, но если ты скажешь, ты причинишь вред, так что ты не
должен; но если ты не скажешь, ты причинишь вред, так что…
Эрби испустил страшный вопль. Этот вопль был похож на усиленный во много раз
звук флейты-пикколо. Он становился все резче и резче, выше и выше, в нем
слышалось отчаяние погибшей души. Пронзительный звук заполнял всю комнату…
Когда вопль утих, Эрби свалился на пол бесформенной кучей неподвижного металла.
В лице Богерта не было ни кровинки.
— Он мертв!
— Нет. — Сьюзен Кэлвин разразилась судорожным, диким хохотом. — Не мертв!
Просто безумен. Я поставила перед ним неразрешимую дилемму, и он не выдержал.
Можете сдать его в лом — он больше никогда ничего не скажет.
Лэннинг склонился над тем, что раньше называлось Эрби. Он дотронулся до
холодного, неподвижного металлического тела и содрогнулся.
— Вы сделали это намеренно.
Он встал и повернул к ней искаженное лицо.
— А что, если и так? Теперь уже ничего не поделаешь. — С внезапной горечью она
добавила: — Он это заслужил.
Директор взял за руку застывшего на месте Богерта.
— Какая разница! Пойдемте, Питер. — Он вздохнул. — Все равно от такого робота
нет никакого толка.
Его глаза казались усталыми. Он повторил:
— Пойдемте, Питер!
Не скоро после того как они вышли, доктор Сьюзен Кэлвин обрела душевное
равновесие Ее взгляд остановился на Эрби, и на лице ее снова появилось
напряженное выражение. Долго смотрела она на него. Наконец торжество сменилось
беспомощностью и разочарованием. И все обуревавшие ее мысли вылились лишь в
одно бесконечно горькое слово, слетевшее с ее губ:
— Лжец!
На этом тогда, естественно, все кончилось. Я знал, что больше ничего не смогу
из нее вытянуть. Она молча сидела за столом, погруженная в воспоминания. Ее
бледное лицо было холодным и задумчивым.
Я сказал:
— Спасибо, доктор Кэлвин.
Но она не ответила.
Снова я увидел ее только через два дня у дверей ее кабинета, откуда выносили
шкафы. Она спросила:
— Ну как подвигаются ваши статьи, молодой человек?
— Прекрасно, — ответил я.
Я обработал их, как мог, драматизировал голый скелет ее рассказов, добавил
диалоги и мелкие детали.
— Может быть, вы посмотрите, чтобы я никого ненароком не оклеветал и не
допустил где-нибудь слишком явных неточностей?
— Да, пожалуй. Пойдемте в комнату отдыха — там можно выпить кофе.
Казалось, она была в хорошем настроении, поэтому, пока мы шли по коридору, я
рискнул:
— Я думал вот о чем, доктор Кэлвин…
— Да?
— Не расскажете ли вы мне еще что-нибудь из истории роботехники?
— Но ведь вы уже все от меня получили, молодой человек.
— Более или менее. Но те случаи, которые я записал, почти не имеют отношения к
нашему времени. Я хочу сказать, что робот, читающий мысли, был создан только в
единственном числе, межпланетные станции уже устарели и вышли из моды, а к
роботам, работающим в шахтах, все уже привыкли. А как насчет межзвездных
путешествий? Ведь гиператомный двигатель изобрели всего лет двадцать назад, и
все знают, что изобретать его помогали роботы. Как было дело?
— Межзвездные путешествия! — задумчиво повторила она.
Мы уже сидели в комнате отдыха, и я заказал обед. Она только пила кофе.
— Я впервые столкнулась с межзвездными исследованиями в 2029 году, когда
потерялся робот…
Гарантированное удовольствие
(Будете довольны)
Тони был высокий красавец с лицом римского патриция, выражение которого
оставалось неизменным. Клер Белмон наблюдала за ним через приоткрытую дверь со
смешанным чувством страха и отчаяния.
— Не могу, Лори, не могу, и все. Ну как можно терпеть такое у себя дома? — она
лихорадочно попыталась найти более убедительные слова, но в заключение только
повторила: — Не могу, и все!
Лоуренс Белмон смерил жену строгим взглядом. В его глазах сверкнула искорка
нетерпения, которую Клер не любила, потому что читала в ней возмущение
собственным невежеством.
— Но мы уже дали согласие, Клер, — сказал он, — нельзя идти на попятную.
Компания именно потому посылает меня в Вашингтон, по всей вероятности, за этим
последует повышение. Тони вполне безопасен, ты очень хорошо это знаешь. Зачем
|
|