Появилась обсерватория и на Луне. Ее купол одиноко стоял посреди безмолвного 
мира, в небе которого неподвижно висела родная Земля.
Обсерватория на Меркурии, самая близкая к Солнцу, располагалась на северном 
полюсе планеты, где показания термометра почти всегда оставались одни и те же, 
а Солнце не меняло своего положения по отношению к горизонту, что позволяло 
изучать его во всех деталях.
Исследования, которые велись обсерваторией на Церере, самой молодой, а потому 
оборудованной по последнему слову техники, охватывали пространство от Юпитера 
до дальних галактик.
Работа в этих обсерваториях, безусловно, имела свои недостатки. Люди еще не 
преодолели всех трудностей межпланетного сообщения, и астрономы редко проводили 
отпуск на Земле, а создать им нормальные условия жизни на местах пока не 
удавалось. Тем не менее их поколение было поколением счастливчиков. Ученым, 
которые придут им на смену, достанется поле деятельности, с которого уже снят 
обильный урожай, и пока Человек не вырвется за пределы Солнечной системы, едва 
ли перед астрономами откроются горизонты пошире нынешних.
Каждому из четырех счастливчиков — Тальяферро, Райджеру, Конесу и Вильерсу — 
предстояло оказаться в положении Галилея, который, владея первым настоящим 
телескопом, мог в любой точке неба сделать великое открытие.
И вот тут-то Ромеро Вильерса свалил тяжелый приступ ревматизма. Кто в том 
виноват? Болезнь оставила ему в наследство слабое, едва справлявшееся со своей 
работой сердце.
Из всех четверых он был самым талантливым, самым целеустремленным, подавал 
самые большие надежды, а в результате даже не смог окончить колледж и получить 
диплом астронома. Но что хуже всего — ему навсегда запретили покидать Землю: 
ускорение при взлете космического корабля неминуемо убило бы его.
Тальяферро послали на Луну, Райджера — на Цереру, Конеса — на Меркурий. А 
Вильерс остался вечным пленником Земли.
Они пытались высказать ему свое сочувствие, но Вильерс с яростью отвергал все 
знаки внимания, осыпая друзей проклятиями. Однажды, когда Райджер, на миг 
потеряв самообладание, замахнулся на него, Вильерс с диким воплем бросился на 
недавнего товарища и размозжил ему нос ударом кулака.
Судя по тому, что Райджер то и дело осторожно поглаживал переносицу, этот 
случай не изгладился в его памяти.
Конес в нерешительности сморщил лоб, который стал от этого похож на стиральную 
доску.
— Он ведь тоже приехал на съезд. Ему даже предоставили номер в отеле…
— Мне б не хотелось с ним встречаться, — заявил Райджер.
— Он придет сюда в девять. Сказал, что ему необходимо нас повидать, и мне 
показалось… Его можно ждать с минуты на минуту.
— Если вы не против, я лучше уйду, — поднимаясь, сказал Райджер.
— Погоди! — остановил его Тальяферро. — Ну что будет, если вы встретитесь?
— Я предпочел бы уйти: не вижу смысла в нашей встрече. Он же чокнутый.
— А если и так? Будем выше этого. Ты что, боишься его?
— Боюсь?! — возглас Райджера был полон презрения.
— Хорошо, скажу иначе: тебя это волнует. Но почему?
— Я совершенно спокоен, — возразил Райджер.
— Брось, это и слепому видно. Каждый из нас чувствует себя виноватым, хотя для 
этого нет никаких оснований. Все произошло помимо нас.
Но в голосе Тальяферро не было уверенности — он словно перед кем-то 
оправдывался, сам отлично это сознавая.
В этот миг раздался звонок, все трое невольно вздрогнули и повернули головы к 
двери, глядя на этот барьер, который пока отделял их от Вильерса.
Дверь распахнулась, и вошел Ромеро Вильерс. Все неловко встали, чтобы 
поздороваться с ним, да так в замешательстве и остались стоять. Никто не 
протянул ему руки.
Вильерс смерил их сардоническим взглядом.
"Вот кто сильно изменился", — подумал Тальяферро.
Что правда, то правда. Тело Вильерса словно бы уменьшилось, усохло, да и 
сутулость не прибавляла роста. Сквозь поредевшие волосы просвечивала кожа 
черепа, а кисти рук оплетали вздутые синеватые вены. Он выглядел тяжелобольным, 
в нем ничего не осталось от того Вильерса, каким они его помнили, разве что 
характерный жест — желая что-либо рассмотреть, он козырьком приставлял руку ко 
лбу, — да еще ровный сдержанный голос баритонального тембра — они его вспомнили,
 как только он заговорил.
— Привет, друзья! Мои шагающие по космосу друзья! Мы давно потеряли связь друг 
с другом, — произнес он.
— Привет, Вильерс, — отозвался Тальяферро.
Вильерс впился в него взглядом:
— Ты здоров?
— Вполне.
— И вы оба тоже?
Конес слабо улыбнулся и что-то пробормотал.
— У нас все в порядке, Вильерс. К чему ты клонишь?! — взорвался Райджер.
— Он все такой же сердитый, наш Райджер, — сказал Вильерс. — Что слышно на 
Церере?
— Когда я ее покидал, она процветала. А как поживает Земля?
— Сам увидишь, — сразу как-то сжавшись, ответил Вильерс и, немного помолчав, 
продолжал: — Надеюсь, вы прибыли на съезд, чтобы прослушать мой доклад? Я 
выступлю послезавтра.