Страна старейшего капитализма стала родиной первых классических утопий. 
Выдающиеся английские философы, социологи и публицисты, от Томаса Мора до 
Уильяма Морриса, оставили немало серьезных утопических произведений, оказавших 
воздействие на прогрессивную общественную мысль и за пределами Англии.
После промышленного переворота зарождается кардинальная тема мировой 
фантастической литературы — взаимоотношения человека с машиной, К произведениям,
 навеянным предчувствиями разрушительных сил, которые могут быть вызваны к 
жизни с помощью науки, следует отнести знаменитый роман Мэри Шелли 
"Франкенштейн" (1818), предвосхитивший, хотя и в полумистической форме, 
трагическую антитезу современной научной фантастики Запада. И недаром этот 
роман об искусственном человеке, восставшем против своего создателя, так часто 
упоминается английскими и американскими писателями наших дней, а имя 
Франкенштейна стало нарицательным.
Революционные выступления пролетариата и возникновение научного коммунизма не 
могли не привлечь внимания к проблеме "человек и машина". Но если чартистский 
поэт Эрнст Джонс, разделявший взгляды Маркса и Энгельса, видел в науке 
освободительную силу, которую приведет в действие победоносная пролетарская 
резолюция (утопическая поэма "Новый мир"), то его соотечественники, далекие от 
коммунистических идеалов, придерживались прямо противоположной точки зрения.
Блестящий сатирик викторианской эпохи Самюэл Батлер в утопическом романе 
"Эреуон" (1872)* рисует патриархально-демократическое государство, 
преднамеренно обходящееся без всяких машин. Гражданская война в этой 
вымышленной стране закончилась победой разрушителей машин и принятием декрета, 
категорически запрещающего их применение.
С аргументами Батлера могли бы вполне согласиться многие из современных 
фантастов Запада. Машина, утверждает он, представляет для человека 
потенциальную угрозу, так как, непрерывно совершенствуясь, она примет в конце 
концов человеческий облик и поработит своих творцов: "Слуга неизменно 
превращается в хозяина; уже сейчас достигнута такая стадия, когда человек будет 
очень страдать, если он вдруг лишится услуг, оказываемых машинами.
…Не превышает ли теперь количество людей, ухаживающих за машинами, число тех, 
кто заботится о людях? Разве не мы сами создаем себе преемников в верховной 
власти над Землей, ежедневно совершенствуя машины, наделяя их красотой и 
тонкостью, ежедневно придавая им все больше ловкости и увеличивая ту 
саморегулирующую и самодействующую силу, которая будет превосходить всякий 
интеллект?"
Английский историк-марксист А. Л. Мортон, автор известной у нас книги 
"Английская утопия", считает * Анаграмма слова "Nowhere" — "нигде". По-русски 
это должно звучать как "Едгин". антибуржуазную сатиру Батлера одной из 
последних социальных утопий старого типа.
Противоречия эпохи империализма вызвали к жизни иные представления о будущем и 
новую форму социально-фантастического романа.
На рубеже двух столетий Герберт Уэллс соединил в одном комплексе утопию, сатиру 
и науку. Впервые на английской почве он подвел под социальную фантазию 
научно-технический фундамент. Творчество Уэллса так хорошо известно, что мы не 
будем на нем особо останавливаться. Созданная им традиция фантастического 
романа нового типа определила высокий художественный критерий и одновременно 
усложнила творческие поиски писателей, пытавшихся создавать серьезные 
произведения. Шагать в ногу с Уэллсом было нелегко. Основатель 
социально-философского направления в мировой научной фантастике обладал 
разносторонней эрудицией и огромным реалистическим талантом. Даже такие крупные 
писатели, как Эдвард Морган Форстер и Олдос Хаксли, выступившие с полемическими 
произведениями, направленными против социально-утопических идей Уэллса, не 
только не смогли противопоставить ему сколько-нибудь позитивной программы, но и 
подняться до уровня его художественных обобщений.
Чрезвычайно распространенный мотив буржуазной фантастики — боязнь машинизации 
общества со всеми вытекающими отсюда последствиями: нивелированием 
индивидуальности, притуплением интеллекта, потерей нравственных устоев и 
чувства прекрасного — особенно отчетливо прозвучал в рассказе Э. М. Форстера 
"Машина останавливается". Это сумрачное произведение, написанное еще в 1911 
году как ответ на технократические фантазии Уэллса, увидело свет лишь 
семнадцать лет спустя. А несколькими годами позже появился роман О. Хаксли 
"Прекрасный новый мир" (1932), направленный своим ядовитым острием против идей 
социализма и доведший до кошмарной гиперболы мальтузианскую доктрину. Этот и 
особенно поздние, откровенно реакционные романы Хаксли, о которых у нас 
достаточно много писали, утвердили в новейшей буржуазной фантастике 
антиутопический жанр.
По существу, последней и наиболее значительной утопией в английской литературе 
XX века был и остается роман Уэллса "Люди, как боги" (1923). В дальнейшем в 
английской социальной фантастике место утопии заняли антиутопии и 
романы-предупреждения. Но даже и в "чистой" научной фантастике 20-30-х годов 
англичане более последовательно, нежели американцы, проводят социальные идеи. В 
то время как в американской фантастике почти безраздельно царила "космическая 
опера" с ее буйной экзотикой, бездумной развлекательностью и перенесением 
центра тяжести с изображения характеров на развертывание динамического действия,
 в Англии пользовался большим успехом такой серьезный писатель, как Олаф 
Степлдон (1886-1950), автор беллетризо ванных фантастических трактатов о 
далеком будущем — "Последние и первые люди" (1930), "Создатель звезд" (1937) и 
др. Степлдон попытался развить свою причудливую концепцию о последующих 
ступенях биологической и социальной эволюции человечества в масштабах солнечной