еология у меня более гуманная, нежели у землян… Если же я сумасшедший,
 то опять-таки могу быть либо сторонником, либо противником насилия, смотря по 
тому, как я представляю себе идеологию марсиан…
— Но это означает, что я решительно не могу судить об этом.
— Да, если ставить вопрос так просто, то ни к какому выводу, пожалуй, не 
придешь.
— Разрешите маленькую справочку. Сами-то вы что думаете о марсианах?
— А ничего не думаю, ведь я же марсианин.
— Но это абсурд! — Я больше не пытался скрыть волнение, мне все стало 
безразлично. — Страшно сложный вопрос, дайте мне на размышление хотя бы дня 
три…
— Если вы не уверены в себе, то можете, пока я считаю, выбежать вон, 
наброситься на меня, принять меры к самообороне.
— И что тогда? Вы вот сказали, что противиться не будете, но как я могу быть в 
этом уверен?.. Дайте мне еще хоть какой-нибудь намек!
— Вы должны продемонстрировать силу своего суждения, сэнсэй. Если вы были по 
отношению ко мне вполне добросовестны, бояться вам нечего. Итак, я начинаю. 
Приготовились… Раз… два… три…
Где же эта женщина, которая должна прийти за ним? Тридцать минут прошло 
наверняка. Это была моя последняя надежда, и я бросил взгляд на часы. Часы 
показывали, что прошло двадцать пять минут. Только секундная стрелка мчалась, 
как бешеная, и путала мои мысли.
— Три… четыре… пять…
Пальцы гостя все крепче сжимают холодное лезвие. Я ощущал их, как свои 
собственные пальцы. Думать было некогда, оставалось положиться на внутренний 
импульс.
— Пять… шесть… семь…



9

Импульс… Это не мысль, это мистификация, в ней нет ничего серьезного. Судороги 
раздавленного паука тоже называются каким-то импульсом. И существует, 
несомненно, импульс, подсказывающий: ничего не предпринимать. Словно 
завороженный, пригвожденный к своему месту, неподвижный, как мерзлая рыба, я 
глядел на пальцы, сжимающие нож, в ожидании следующего движения.
— Семь… восемь… девять…
Считал он довольно медленно, с интервалами в две с половиной или три секунды. И 
расстояние между нами были невелико, от силы три метра. И еще было условлено, 
что он не бросит ножа, пока не досчитает. Таким образом у меня оставался шанс 
контратаковать, если бы я решился.
Но если разобраться, условие, что он не бросит ножа, вовсе не предполагает, что 
он не окажет сопротивления. Более того, метать нож — вовсе не единственный 
способ пользоваться ножом. Может быть, он на это намекал как-нибудь обиняками, 
чтобы сдержать меня.
— Нет, все эти логические рассуждения ни к чему не ведут… Признавая за 
шизофреником способность связно мыслить, я лишь признаю свое поражение. Мне 
оставалось только собрать все силы и пассивно отдаться на волю случая.
А затем…
— Десять!
Я мгновенно нырнул под стол. И еще успел заметить краем глаза, как при слове 
«десять» рука моего гостя рванулась вниз и белое лезвие ножа прорезало воздух. 
Затем раздался звук удара — острие вонзилось во что-то упругое.
Попал, мелькнуло у меня в голове, и я весь сжался, ожидая приступа острой боли. 
Но что это? Болел лоб, которым я при падении стукнулся о пол, болели колени… 
Больше не болело нигде, и, скажем прямо, я вовсе не чувствовал себя мертвым…
Так и есть. Должно быть, он целил все-таки не в меня. Вот он вызывающе хохочет. 
Совершенно неуместный смех. Я боязливо поднял лицо и прямо перед собой, между 
ножками стола, увидел стул. Тот самый, возле двери. В спинке стула торчал нож, 
вонзившийся по самую рукоятку.
Чувствуя себе неловко, я поднялся и сделал вид, будто счищаю пыль с колен. Я 
даже немного гордился тем, что нашел в себе силы не завопить во все горло… 
(Теперь уже поздно испытывать сожаление, что тогда я не сделал этого. На что 
мне чувство собственного достоинства, репутация? Говорится: воет, как трусливая 
собака. Но ведь именно благодаря трусости собака часто ограждает себя от 
нападения. Если вы когда-нибудь попадете в подобную ситуацию, не давайте себя 
увлечь самолюбию, не повторяйте моих глупостей. Именно трусость является, 
вероятно, высшим талантом, высшей добродетелью в наш вероломный век…)
Мой гость с явным торжеством переводил взгляд с меня на нож в спинке стула и 
обратно. Затем, выпятив губу и скосив глаза, он произнес:
— У вас очень быстрая реакция. Я был просто поражен.
— Еще бы, — сказал я, все еще с трудом ворочая одеревеневшим языком. — Ну, так 
что же получилось? Прошел я тест или не прошел?
— А, плюньте вы на него. Такие тесты смысла в общем-то не имеют.
— Не имеют смысла?
— Конечно. Ведь это был тест для определения того, что с самого начала не имело 
смысла. Естественно, тесты на то, что не имеет смысла, совершенно бессмысленны.
— Да что же такое «то»?
— Ах, сэнсэй, вы поистине отличный человек…
— Эй, вы…