по горло.
— Вот как?.. — тупо повторил я.
— Нет, не благодарите меня. Я ваш почитатель, и мне довольно будет, если я 
сумею стать вам полезным. Честное слово!
— Вот как?..
— Честное слово, не из каких-нибудь там низменных побуждений, ничего подобного! 
Вы только мне поверьте, больше мне, право, ничего…
— Разумеется, я вам верю. И благодарю вас. От души благодарю.
— Вот даже как? — Он склонил голову набок и засмеялся. — А я — то думал, что вы 
будете очень удивлены.
— Ничего, не беспокойтесь. Опыт у меня все-таки богатый, меня уже ничем не 
удивишь.
— Правда? Тогда я вам прямо скажу… — Он провел по губам кончиком языка и 
неловким движением засунул свой портфель под мышку. — Дело в том, что я не 
какой-нибудь обычный человек. Я марсианин.
Захваченный врасплох его придурковатым тоном, я машинально произнес:
— Ага, вот оно как…
В тот же момент лицо его помертвело, словно повернули выключатель.
— Ах, черт побери! — спохватился я, но было уже поздно.
— Странно… — проговорил он печальным, упавшим голосом. — Вы нисколько не 
удивились.
В замешательстве я попытался исправить промах, но по дурацкой своей неловкости 
только окончательно все испортил.
— Ну как же… Удивился, разумеется… Вот вы сказали, что вы — марсианин, и я был 
просто поражен…
— Да, понятно… — С тем же мертвенным выражением лица он устремил взгляд на свои 
пальцы, поглаживающие крышку ящика для гэта. — Только, знаете, мне довольно 
трудно разговаривать стоя. Все-таки у вас на Земле сила тяжести значительно 
больше, чем на Марсе. Здесь мы быстро устаем. Может быть, вы разрешите мне 
войти в комнату?
Произнеся эти слова, он перенес вес тела на одну ногу и легонько вздохнул. 
Очень хитрый психологический маневр. Его умение владеть своим лицом пробудило 
во мне ощущение какой-то угрозы, заставило вспомнить о звере, который в любой 
момент готов оскалить клыки, и я совершенно оробел. Наверное, виноват был все 
тот же телефонный разговор.
Конечно, конечно… Пожалуйста… — пробормотал я.
И тут он вдруг мгновенно вернулся к прежнему тону.
— Можно? Ну, вот и превосходно!
Он нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Весь напрягшись, как напрягаются 
скулы при скрежете зубовном, я прошелся по коридору. Я думал, что в беседе с 
умалишенным есть что-то не совсем взрослое, но долго ли будет длиться это 
жалкое подыгрывание собеседнику?.. И я решил продемонстрировать свойственный 
мне дух сопротивления.
— Жена! — крикнул я. — Принеси гостю чаю!
Я сказал — сопротивление?.. Ну какое же это сопротивление? В лучшем случае 
просто злобное ворчание, вот и все. Ворчание… Да, это ворчание на тупость моей 
супруги, которая спихнула мне сумасшедшего марсианина с тем, чтобы я загладил 
свою вину. И еще самоуничижительное ворчание на самого себя, который у всех на 
глазах погубил свою душу и тело, связавшись с марсианином… И подумать только, 
что этот марсианин — мною же созданная иллюзия!
Послышались добродушный смех и топот мелких шажков.
— Слышу! Сейчас вам будет чай!



6

— Сюда, пожалуйста, вот на этот диван…
— Да нет, зачем же! — Мой гость с преувеличенной поспешностью попятился, при 
этом едва не опрокинув с полки цветочный горшок. — Для меня, знаете ли, и в 
коридорчике ладно будет, честное слово. Не затрудняйтесь, прошу вас.
Резко отпихнув меня, он устремился к стулу возле двери.
— Но вам же неудобно будет на этом стуле! Что вы стесняетесь, право?!
— Странно… — проговорил он, заглядывая снизу мне в лицо. — Вы что же это, 
сэнсэй, боитесь меня, что ли? Норовите запихнуть в угол, словно для того, чтобы 
иметь возможность в любой момент выскочить из комнаты?
— Какая ерунда! — с негодованием воскликнул я, но негодование мое было более 
бурным, чем искренним. Я не мог утверждать, что не имел такого умысла, и чтобы 
не терять достоинства, мне оставалось лишь подкрепить слово делом.
Так я волей-неволей очутился на диване, а сумасшедший марсианин занял стул 
возле двери.
Окна были завешены портьерами, но свет лампы был сильнее света, который чуть 
просачивался сквозь щелки в портьерах на спину гостя. Я впервые разглядел его 
лицо. Вопреки моим ожиданиям оно казалось слабовольным и каким-то беспомощным. 
Длинная птичья шея, костлявый кадык, покрытый пупырышками; тоскливо опущенные 
углы рта; впалые, с землистым оттенком щеки; набрякшие веки, словно у больного 
базедовой болезнью… Впрочем, когда он начинал смеяться, втягивая голову в плечи,
 выражение робости мгновенно сменялось выражением такой наглости, что я 
невольно отворачивался.
Чтобы протянуть время, я закурил. Тогда он осторожными движениями, будто 
хрупкую в