зошло нечто странное. У самой двери нашей трубы завертелся какой-то 
вихрь, что-то взорвалось ухнуло, и видим мы — валяется машина, похожая на 
мотороллер. Потрепанная, помятая. А рядом стоит парень с виду интеллигентный 
такой, а рожа белая, как мел — перепугался очень.
— Ой, ой, гусь! То есть гость! — завопил Косю и бухнулся ему в ноги.
Я тоже начал кланяться, а магнитофон надрывался: «Подайте милостыньку сирому, 
убогому!»
Тут гость замахал руками:
— Нету, нету, я тоже нищий!
— Вот тебе и на! — разочарованно пробормотал мой напарник. — Эй, Сенсю, 
выключи-ка магнитофон, а то лента изнашивается.
— Как вы сдес поживаете? — спросил пришлый.
— Хреново, — ответил я. — Скоро концы отдадим.
— А что это ты чудно говоришь? — спросил Косю.
— Чудно? — повторил парень и ткнул пальцем в разбитую машину. — Машина времени. 
Я из будущего, пятьсот лет.
Мы свистнули и переглянулись — ну и дела! Выходит, через пятьсот лет тоже нищие 
будут?!
Человек из будущего продолжал с жаром:
— Нищие были, есть и будут! Родиной нищих являет Египет. Первые эксемпляры 
появились в шетвертом столетии до нашей эры. История нищих охватывает тесять 
тысяш лет, пошти столько же, сколько история шечеловешества. Шитайте 
шеститомник, исдание последнее, испраленное и дополненное, «Прогрессивная роль 
нищих в обесьяниванни шеловека», а также популярную брошюру «Нищий, не ешь 
мыла! Мыло, принятое внутрь, рaccтраивает систему пищеварения»…
Мы почувствовали настоящую гордость. Еще бы, оказывается, про нищих даже книги 
пишут! Хорошо бы поскорее превратиться в обезьяну…
— А сам-то ты откуда? Из Египта? — спросил Косю.
— Нет, я японец и говорю на правильном японском ясыке двадцать шестого века, 
претерпевшем существенные исменення под влиянием родственного японскому 
марсианского нарешия. В университете я прослушал курс лекций по сравнительному 
межпланетному ясыкоснанию… — он вдруг приуныл. — Да, коншил университет, а 
тепер вот нищенствую…
— Ну и счастливчик ты, брат! — сказал Косю, даже не пытаясь скрыть зависти. — В 
университетах учился! Нищий с высшим образованием, владелец машины времени. Вот 
это прогресс!
Но парень только сплюнул.
— А што толку-то? Обрасование, машина, а жрать пешего. И работы никакой.
Известное дело — нищий есть нищий. Доживи он хоть до тридцатого века, а все про 
кусок хлеба толковать будет…
— Послушай, — сказал я, — давай загоним твою карету, а? Сейчас ведь таких еще 
нет. Интересно, сколько за нее можно рвануть?
Он покачал головой:
— Нишего не выйдет. Я ее на свалке подобрал. Целый месяц бился — шинил. А 
теперь все — мотор сгорел. Одна ей дорога — обратно на свалку.
Мы приуныли. И гость приуныл, понял, что дела наши из рук вон плохи.
— Послушай, — пробормотал Косю, — ты лучше уходи из нашего района. Мы вдвоем 
тут с голоду подыхаем, так куда же еще третьего!
— Ладно. Но я хотел вас об одном одолжении попросить… — глаза у него засверкали.
 — Вы тут песню одну самешательную пели. Нелься ли еще рас послушать?
Косю выпучил глаза:
— Какую песню?… А-а, ты, наверно, про это — «Господа хо-рошие!?»
— Да, да! Гениальная песня! Шедевр лирики нищих.
— Какая там песня, «Плач» это, — сказал Косю, включая магнитофон.
Как только зазвучала печальная мелодия, парень начал всхлипывать и царапать 
себе грудь.
— О-о, какой напев! Сколько экспрессии! Так и берет са душу! Ой, не могу! Это 
вы сошинили, да?
— Ты что — спятил? — Косю расхохотался. — Это знаешь, какая старина! А сочинил 
«Плач» один знаменитый японский нищий. Записал на магнитофон и одалживал 
собратьям за небольшую мзду. Он уже давно помер. Никто не может повторить этой 
мелодии. Так что сними шляпу, друг! Впрочем, ее у тебя нет…
Парень театрально воздел руки к небу:
— Преклоняюсь и восхищаюсь! Вот она, сила традиций! Бес народных традиций 
искусство мертво.
Я даже рот разинул:
— Чего? Разве это искусство?
— Конешно! Подлинное высокое искусство! Из таких рот плашей родилась японская 
народная песня. Я исущал этот вопрос. Слышали вы, например, такую песню:


Я трава увядшая, стебли пожелтели.
Как мне грустно…
Если вдруг услышу я голосок свирели…
Как мне грустно…


Разумеется, мы не слышали. А кореш прервал его довольно грубо:
— Пой не пой, а толку все равно никакого. В наше время людям искусство до 
лампочки.
— Вы ошиб