намечена легкими фрагментарными штрихами. Основное место занимает 
диалог и внутренний монолог.
Повествование подобно дуэли, стремительному поединку, в котором обыкновенный 
человек скрестил клинок с шестируким Шивой. Кажется, обычная человеческая 
логика побеждает. Молниеносно отыскивает она ошибку в игре партнера и резким 
ударом выбивает оружие. Этот резкий удар всегда чуточку запаздывает, потому что 
читатель успевает нанести его на какое-то мгновение раньше, чем автор 
радиопрограммы «Здравствуй, марсианин!» Но оба они готовы торжествовать победу 
одновременно. Ведь это победа человеческой логики, выход из странной, 
двусмысленной, какой-то неловкой даже ситуации. И в этот момент оба забывают, 
что фехтуют с Шивой. Победа логики автоматически превращает их загадочного 
партнера в человека. Только человек может погрешить против формальной науки, 
разработанной еще Аристотелем, только человек способен прибегнуть к софизму и 
неправильно построить силлогизм. И в этом главная ошибка сэнсэя и читателя, 
который покорно следует за ним. В момент окончательного торжества логики в 
другой руке Шивы возникает новая шпага. Победа оборачивается поражением, а 
поражение — победой. Раскрыв матрешку, мы обнаруживаем в ней другую, но больших 
размеров. Странное, двойственное ощущение, подобное соучастию в потере рассудка.
 И поединок выходит на новую, более широкую и опасную арену.
Душевный мир сэнсэя близок и понятен нам, а ловкость и стремительность 
нападений «марсианина» пугают читателя. Здесь та же непостижимость и 
сумеречность, которую продемонстрировал Камю в своем «Незнакомце», та же 
потаенная, интуитивно угадываемая фальшь, которая прячется за словопрениями 
анонимных героев «Золотых плодов» Натали Саррот.
Но свести суть романа к поединку человека с многоруким божеством было бы 
непростительным упрощением. «Марсианин» в той же мере олицетворяет человеческое 
начало, что и сэнсэй. Мы так и не узнаем, что привело создателя популярной 
радиопрограммы в психиатрическую больницу. Может быть, душу его опалило дыхание 
чужого безумия. Ведь он и так был измучен астмой, выбит из привычной колеи. А 
тут еще западный ветер, навстречу которому радостно распахиваются окна. Но в 
комнате сэнсэя спущены все шторы и только настольная лампа воспаленным огнем 
пробивается сквозь плотный табачный дым. Отчего это? Разве это не признак 
душевного надрыва? Угнетенного состояния? Психической ущемленности? Герой и сам 
говорит о своем скверном душевном состоянии.
Но могло случиться и иное. Сэнсэя могла доконать встреча с Невероятным, которое 
нарядилось в одежды обыденного. Наконец, третий вариант. Все, о чем 
рассказывает сэнсэй, — чистейший бред или болезненно преломленные картины самых 
тривиальных событий. Можно выдвинуть еще одну версию. Согласно ей, все, о чем 
мы прочли в этой исповеди, — только заключительный этап неведомого нам пути. И 
отчего бы нет? «Марсианин» и его жена действительно нашли в сэнсэе своего 
несчастного сотоварища. Более того, нетрудно выдвинуть еще несколько подобных 
предположений, для каждого из которых в романе есть своя особая зацепка.
Но всякий анализ неизбежно заканчивается синтезом. Все мыслимые и немыслимые 
версии равно оправданны и равно ошибочны. Все они укладываются в этот 
удивительный роман. В том-то и дело, что Кобо Абэ сознательно выбивает почву 
из-под ног определенности и однозначности.
Остается сказать, зачем он это делает.
Вот заключительные строки романа, последние слова этой беспримерной исповеди:
«Ежедневно в определенный час ко мне приходят врач и медицинская сестра. Врач 
повторяет одни и те же вопросы. Я храню молчание, и сестра измеряет его 
продолжительность хронометром.
А вы на моем месте смогли бы ответить? Может быть, вам известно, как именно 
требуется отвечать, чтобы врач остался доволен? Если вам известно, научите меня.
 Ведь молчу я не потому, что мне так нравится…»
Все эти вопросы обращены прямо к читателю. Как же он ответит на них, что 
посоветует несчастному сэнсэю? В том-то и дело, что читатель не знает ответа. 
Потому что он, как и сэнсэй, не понимает, чем кончился поединок с многоруким 
существом. Потому что его, как и сэнсэя, потрясли большие матрешки, 
выпрыгивающие из маленьких.
Таковы паллиативы логического фехтования, последствия софизмов, побед, 
оборачивающихся поражениями, и отступлений, которые готовят разгром.
Итак, зачем все это?
Несмотря на всю многозначность романа «Совсем как человек», основная его мысль 
совершенно конкретна: сэнсэй терпит поражение не в словесных схватках, его 
печальный финал не есть следствие одного лишь нервного потрясения. Даже 
неумолимо приближающаяся к Марсу ракета, нависшая над ним как дамоклов меч, 
поскольку безжизненный Марс выбивает почву из-под ног радиопрограммы 
«Здравствуй, марсианин!», — всего лишь повод для крушения, а не его причина.
Сэнсэй не выдержал столкновения с окружающим его миром, миром вещей и денег, 
мимолетных сенсаций и искусственного раздувания бумов, с миром, где человек — 
всего лишь необходимый придаток, который легко заменить другим, новым, еще не 
налаженным механизмом. Между машинами, между узлами и деталями машин нет и не 
может быть взаимопонимания. Если же оно возникло, то это означает, что человек 
пробуждается для борьбы.
Взаимопониманию людей, каждый из которых ясно осознает свою принадлежность к 
человечеству, посвятил Кобо Абэ свою необычную книгу. Жестокую и правдивую, как 
и все его творчество.

Еремей Парнов





С