в 

них вложены огромные средства, и все они будут мне противостоять - они будут 
мне 

противостоять, осуждать меня, называть пропагандистом секса, словно я 
распространяю 

сексуальность. 


Если кто-нибудь и распространяет сексуальность, это, должно быть, ваш Бог. Я не 

имею к 

этому никакого отношения. Он продолжает создавать детей при помощи сексуальных 

гормонов. Он должен это прекратить - он должен послушаться Папу! Но эти журналы 

не 

против Бога, потому что он обеспечивает их рынком. Папы и порнографисты состоят 

в 

глубоком заговоре - и они объединились против меня, потому что я пытаюсь 
испортить 

им игру. 


Оба эти вида людей эксплуатируют подавление; поэтому - и это логично, - они 
против 

меня во всем; мне противостоят и те, и другие. "Штерн", по крайней мере, не 
должен был 

бы быть против меня, если бы я создал государство секса; они должны были бы 
быть 

довольны и дружелюбны. Но нет, они в абсолютном гневе. Может быть, они даже 
сами 
не 

сознают, что злы на меня; может быть, они делают это абсолютно бессознательно, 
но у 

этого бессознательного есть свои собственные причины. 


Подави что угодно, и это становится ценным. Подави еще больше, и это станет 
ценнее. Не 

подавляй, и это потеряет всякую ценность. 


Вырази это, и оно испарится. 


Я могу сказать миру, что моя коммуна - это единственное в мире место, где секс 
ничего не 

значит; у него нет никакой ценности. Никто о нем не беспокоится; никто не 
мечтает о нем, 

никто не фантазирует о нем. Фактически люди постоянно мне пишут: "Ошо, что мне 

делать? Моя сексуальная жизнь совершенно исчезает". 


Я говорю: "Что делать? И пусть исчезает. Ничего не нужно делать. В этом и есть 
вся цель: 

она должна исчезнуть! Не прикладывай никаких усилий, чтобы заставить ее 
исчезнуть, но 

если она исчезает, пожалуйста, не прикладывай никаких усилий, чтобы ей в этом 

помешать. Попрощайся. Замечательно, что она исчезает". Но беда в том, что люди 
думают,