в игрушки, а Дао не дает никаких игрушек, 
не дает никаких вероучений, оно просто вынуждает вас увидеть реальность, какова 

бы она ни была. Больно? Пусть будет 
больно, что можно сделать? Надо увидеть то, что есть, но от самой этой встречи 
с 
реальностью возникает потрясающее 
новое сознание, рождается новое существо.
     Так что отбросьте, пожалуйста, ваши утешения, теории и веры; они мешают 
вашему пути. Как только вы оказываетесь 
голым, вас не окутывают никакие вероучения. Как только вы выбросили из головы 
груз, тут же возникает великая вера - вера 
в жизнь, в существование. А вера - это не "вера", вера - это полное 
преображение, это новое рождение, воскресение.
     Поэтому будьте осторожны, очень легко попасть в ловушку утешений;
     они так дешевы, купить их можно всюду. Каждый храм, каждая церковь, каждая 

организованная религия может снабдить 
ими, и люди для этого идут в церковь... чтобы найти утешение. Ваш сон 
потревожен, вам нужно убаюкивать себя, вы идете в 
церковь, и священник поет вам колыбельную. Он поет и поет, вы утешены. Как 
транквилизатор, так и эта колыбельная дает 
вам возможность крепко спать.
     Гурджиев говорил ученикам: "Я делаю только две вещи в вашей жизни. Во-
первых, если вы по-настоящему пришли ко 
мне, вы никогда уже не сможете заснуть, я буду постоянно мешать вам спать. И 
второе - если вы будете слушать меня, ваша 
жизнь будет трудной, но одно я могу обещать: вы не умрете позорной смертью, вы 
не умрете как собака."
     И первое и второе необычайно важно. Если ваш сон потревожен, только тогда 
вы не умрете как собака. "Собака" означает 
животное состояние, глубокий сон, бессознательность. Можно умереть сознательно, 

и тогда это будет прекрасная смерть, 
потому что тогда, даже умирая, вы знаете, что вы не умираете. В этом вся 
красота. Сейчас, даже будучи живым, вы не знаете, 
что вы живы, даже живя - ведь это не жизнь - вы прозябаете. Это подделка. Но 
тот, кто встретил каждое мгновение жизни 
один на один, прошел ее радость и боль, темными ночами и прекрасными днями, 
увидел все, стал глубоким наблюдателем, 
тот умрет совсем по-другому:
     он умрет понимающим, пробужденным.
     На днях я читал воспоминания врача, присутствующего при смерти Гурджиева. 
Он говорит: "Я присутствовал при смерти 
стольких людей, но эта смерть потрясла меня своей необычностью, я не мог себе 
представить, чтобы кто-нибудь мог так 
умереть. В миг своей смерти он открыл глаза, сел в постели, поддерживаемый 
подушками, попросил шляпу, надел ее, 
красивую красную шляпу, взял сигарету в одну руку, чашку кофе в другую, закурил 

и стал потягивать кофе."
     Ученики плакали и всхлипывали, а доктор знал, что Гурджиева не станет 
через 
несколько секунд; его ноги онемели, в них 
скопилось слишком много воды и ее нужно было убрать, и доктор знал, что прежде 
чем он успеет это сделать, Гурджиева не 
станет. Причинять ему лишнюю боль было теперь бессмысленно, и он спросил 
Гурджиева: "Что мне следует делать?"
     И Гурджиев сказал: "Если вы устали, я могу подождать еще. Я столько лет 
ждал смерти. Можете немного отдохнуть и 
приступить. Я ждал так долго, что могу подождать еще, ничего страшного. Если вы 

очень устали, отдохните немного, два-
три часа, вы же не спали всю ночь. Если не так устали, принимайтесь за дело".
     Плача, потому что он тоже был его учеником, доктор начал вытягивать воду 
из 
его ног, а Гурджиев сидел с сигаретой в 
зубах, потягивая кофе, шутя и разговаривая. Вся жизнь исчезла из его тела, но 
лицо его лучилось, а глаза сияли. В последнее 
мгновение он сказал: "Есть ли у кого-нибудь вопросы, а то я ухожу?"
     Он говорил ученикам, что умереть можно сознательно. За двадцать четыре 
часа 
до больницы он настаивал, что не поедет 
туда и спрашивал доктора: "Что вы думаете? Может больница спасти меня? Я не 
могу 
себя спасти, может ли меня спасти 
кто-нибудь еще?" Доктор плакал двадцать четыре часа. "Хорошо, если вы плачете, 
я 
поеду".
     И доктор побежал вызывать скорую помощь, но когда машина приехала и врач