не оставалось. Вновь прибывавшие пассажиры садились рядом со мной, иногда мне 
прямо на ноги. Я изо всех сил крепился и не шел в туалет, потому что в 
мгновение ока мое место оказалось бы занятым, а путь до Крыма еще предстоял не 
близкий.
 Украинцы-шоферы, едущие в Симферополь, чтобы получить какое-то оборудование, 
всю дорогу пили самогон. Видимо, я им чем-то приглянулся, потому что они щедро, 
от всей души угощали меня, и мне пришлось сказаться язвенником, чтобы объяснить 
им свое нежелание выпить.
 Теснота и сутолока в вагоне не раздражали меня. Я относился ко всем этим людям 
спокойно и с теплотой, но помимо воли меня охватывала печаль. Как получилось, 
что между жизнью прибалтийской глубинки и русских, белорусских и украинских 
деревень пролегла такая огромная пропасть?
 Я вспоминал слова Ли о том. как формируется модель мира у детей, вырастающих в 
клане, и думал, какими же являются модели мира этих людей, и какие модели они 
передадут своим детям. Мне бы хотелось объяснить им то. что я уже понял, чтобы 
хоть как-то изменить их жизнь, сделать ее чуточку лучше, или если не лучше, то 
немного легче, но я знал, что это желание бессмысленно. Я не мог ничего 
изменить.
 Я вспомнил, как однажды Учитель сказал:
 - Ты не можешь изменить мир. Ты не можешь сделать жизнь других людей лучше. Но 
ты можешь растить свое дерево, и, сделав счастливым себя, ты сумеешь изменить к 
лучшему и жизнь близких тебе людей. Это уже кое-что.
 Печаль ушла. У этих пассажиров была своя жизнь. В ней были тяжелые моменты, но 
встречались и минуты счастья. Я действительно ничего не мог сделать для них, но 
я твердо знал, что бы ни случилось и куда бы меня ни занесла судьба, я, следуя 
пути воинов жизни, буду продолжать растить свое дерево. Я уже умел быть 
счастливым.




 Глава 10


 - Как идут твои дела с пирамидой? - спросила Лин.
 - Пока вроде все в порядке, - ответил я. - Мы потихоньку притираемся друг к 
другу, но прошло не так много времени, чтобы можно было добиться тех идеальных 
отношений, которых ты требуешь.
 Чуткое ухо кореянки легко уловило нотку сомнения в моих словах.
 - У меня, почему-то, не создалось впечатления, что все действительно в порядке,
 - произнесла она, - Что-то тебя беспокоит. Может быть ты объяснишь мне, что 
именно?
 Я задумался.
 - Даже не знаю, как бы получше это выразить, - сказал я.
 - Мне кажется, что проблема во мне. Ты говорила, что при создании пирамиды мне 
необходимо любить этих женщин, испытывать к ним самые искренние чувства, и они 
должны отвечать мне взаимностью. С взаимностью проблем не возникает, да я и сам 
не могу сказать, что я их не люблю, но любовь, которую я испытываю к ним - 
какая-то искусственная, словно я выполняю упражнение по созданию определенных 
эмоций и настроя.
  Где-то в глубине души у меня остается странный неприятный осадок, ощущение, 
которое я не могу определить и не могу понять. Мне нравятся эти женщины, мне 
хочется любить их, и в то же время что-то внутри меня противится этой 
привязанности. Время от времени я ощущаю что-то вроде внутреннего барьера, 
внутреннего отталкивания, которое иногда сменяется чувством вины, а иногда - 
иррациональным необоснованным страхом. Конечно, моей техники управления 
эмоциями хватает на то, чтобы подавлять эти неприятные ощущения и испытывать те 
чувства, которые я хочу, но все же этого недостаточно. Мне не нравится эта 
раздвоенность чувств. 
 - Так происходит со всеми, - ободряюще улыбнулась кореянка. - Меня бы удивило, 
если бы тебе удалось этого избежать. Это всего лишь означает, что кое-какие 
кирпичики твоей модели мира положены криво, и, чтобы добиться успеха со своей 
пирамидой, ты должен подправить некоторые из них.
 - Мне, конечно, нравятся аллегории, - сказал я, - но не могла бы ты 
объясниться более конкретно?
 - Почему бы и нет? - не стала спорить Лин. - Кирпичики, из которых 
складывается твоя модель мира - это твои убеждения и установки, возникавшие 
незаметно для твоего сознания в процессе всей жизни. О некоторых своих 
убеждениях, прошедших цензуру сознания, ты осведомлен, и ты можешь их высказать,
 если тебя об этом попросить, но убеждения, прошедшие цензуру сознания, 
составляют лишь небольшую часть твоей модели мира. ее оштукатуренный и 
подкрашенный фасад, за которым скрывается шаткое и неустойчивое сооружение.
  Обычный человек привык жить со своей моделью, он научился уравновешивать ее и 
избегать толчков, способных ее разрушить, но воин жизни сам разрушает свою 
модель, точнее, видоизменяет ее, восстанавливая сломанные кирпичи и укладывая 
их ровно и гармонично. 
 - Учитель обычно говорил о расширении модели мира, а не о ее разрушении, - 
сказал я. - И я, следуя его указаниям, старался именно расширять ее, чувствуя, 
как от этого она действительно становится более устойчивой и гармоничной.
 - Одного расширения недостаточно, - покачала головой кореянка. - Мозг