- Не тяни время. Ты прекрасно знаешь, как это сделать, с человеком, - сухо 
сказал Учитель.
     Я попытался отвязать барашка от дерева, но Ли снова остановил меня.
     - С таким настроением только тараканов давить, - сердито произнес он. - 
Сила воина не в его руках, а в его духе. Ты должен хотеть сделать то, что 
собираешься сделать, а не просто повиноваться приказу. Воспроизведи мыслеобраз 
наслаждения жестокостью, выполни упражнение "шаг вперед - зверь, шаг назад - 
человек", и когда волевые эманации жестокости станут настолько сильны, что ты 
не сможешь больше их сдерживать, твое тело само будет знать, что делать. Не 
трать больше время на бессмысленные вопросы и глупые колебания. То, что ты 
делаешь, не является преступлением против жизненности.
     С первым же шагом мыслеобраз жестокости, соединенный с состоянием зверя 
произвел удивительный эффект. Тормоза, сдерживавшие меня в случае с котенком, 
исчезли. На фоне холодной контролируемой агрессии меня затопило дикое, животное 
чувство предвкушения смерти. Я двигался взад-вперед, поднимая после каждого 
момента спокойствия новые волны и потоки оргазмических ощущений, размывающих 
границы моего тела и превращающих меня в сгусток могучей, сметающей все на 
своем пути энергии. Автоматически я издавал короткие хриплые крики, которые Ли 
когда-то мне показал, называя их "песней смерти".
     Руки и пальцы двигались, сжимаясь и разжимаясь неконтролируемыми 
аутодвижениями. Аутодвижения вызвали вибрацию всего тела, переходящую во 
вращение конечностей и туловища по разнонаправленным раскручивающимся спиралям. 
Я не мешал этому процессу, привычно оставаясь в роли отрешенного стороннего 
наблюдателя, и, когда биения тела уже почти понесли меня вразнос, я перебросил 
пульсацию пальцев и основных дань-тяней на соответствующие зоны тела барана и 
мысленно воспроизвел образ того, что ожидал от меня Ли.
     Я скорее увидел, чем почувствовал, как мое тело стремительно двинулось к 
барану. Набросив на ладонь петлю, я резким рывком разорвал веревку, 
привязывающую его к дереву, и, ухватив его за рог одной рукой, нанес первый 
удар, вонзив ему в горло крепкий заостренный на изломе сук. Я наносил удар за 
ударом, а потом, как мне показалось, бесконечно долго сдерживал биения его тела,
 плотно обхватив его скрещенными ногами, пока, наконец, не наступила смерть.
     Я использовал мертвое тело для отработки ударов ножом, потом перешел к 
ударам и захватам без оружия. Пальцы раздирали мясо и шкуру животного почти без 
усилий, входя в его тело, как нож входит в масло. Кровь брызгала мне в лицо и 
на грудь, возбуждая своей влажностью и резким пьянящим запахом.
     Жар и влага внутренних органов, ласкающих мою кисть, вызвали во мне новый 
поток оргазмических ощущений, отозвавшийся в голове и внизу живота. Рука 
нащупала в глубине тела еще горячее сердце, и, прижав тушу барана ногой, резким 
движением я вырвал его и поднес к своим глазам. Моя рука и зажатый в ней кусок 
мяса, казалось, светились. Я мог видеть потоки ци, циркулирующие в ней, и 
угасающий отблеск жизни и силы в сочащемся кровью сердце. Мои зубы вцепились в 
него. Я, почти не жуя, глотал один за другим его кусочки, чувствуя, как нечто 
волшебное и мистическое входит в меня вместе с ними. Это была другая жизнь, и в 
то же время это было новое знание. Я сливался с чем-то, изменяясь, и в то же 
время оставаясь самим собой. Как молния, меня пронзило острое и бесповоротное 
осознание произошедших во мне изменений. То, что я сделал, не было обычным 
упражнением. Это действительно был этап, в очередной раз изменивший мою 
личность и мою жизнь.
     - Ты победил Большого Дракона, - откуда-то издалека донесся до меня голос 
Ли.
     Мы молча сидели у костра и пили земляничный чай, закусывая его сдобным 
печеньем. По указанию Учителя я около часа плавал в водохранилище, смывая кровь 
и выполняя упражнения, освобождающие тело от остаточных аутодвижений и 
самопроизвольных выбросов энергии. Глядя на оббитые края белой эмалированной 
кружки, я наслаждался тишиной, покоем и удивительно новым и тонким ощущением 
жизни, воцарившимися в моей душе.
     Как ни странно, воспоминания о том, что произошло, не вызывали во мне 
горьких или неприятных чувств. Наоборот, меня переполняла удивительная нежность 
и любовь ко всему, что меня окружало - к дымящейся кружке с чаем, к костру, к 
погруженному в свои мысли Учителю, к воде, земле и прекрасному лесу, дающему 
нам приют. Я хотел спросить Ли, что же именно во мне изменилось, и почему у 
меня возникло это новое, хотя и привычное для меня, но в чем-то совершенно иное 
восприятие мира, но мне было так хорошо, что я боялся спугнуть это чувство, 
задавая вопрос.
     Учитель поставил кружку с чаем на землю и с мягкой улыбкой взглянул на 
меня.
     - Тот, кто не знает, сомневается, - сказал он. - Тот, кто видит лишь 
крошечный кусочек мира и самого себя, не знает ни самого себя, ни мира, и 
сомнения лишают его душу покоя. Лишь путник, вернувшийся из дальних странствий, 
способен вполне насладиться прелестью домашнего очага. В этот момент он 
избавляется от сомнений и жажд, толкающих его продолжать путь.
     Сейчас ты находишься в самом центре треугольника жизни, вернувшись из 
дальнего пути к одной из его вершин. Истина в том, что не познав вершин, 
невозможно оценить преимущество равновесия центра.
     - Но если это лишь миг равновесия, значит нам предстоит снова отправиться 
в путь. А где же тогда конец пути? Разве смысл не в том, чтобы навсегда 
приблизиться к центру?
     - Если повезет, когда-нибудь ты об этом узнаешь, - задумчиво сказал Ли, 
снова поднося к губам кружку с чаем.