|
сторону и прошептал:
– Ради бога, избавь нас от этого «монгола». Привязался, как репей, и все время
болтает какую-то чушь.
Уговаривать меня особо и не требовалось. Я еще не успел перекусить после
института и не отказался бы от порции пельменей. Повернувшись к корейцу, я
сказал:
– Я с удовольствием отведу вас в пельменную.
Кореец широко улыбнулся в ответ и мгновенно откликнулся с сильным акцентом:
– Я угощаю.
Это меня вполне устраивало.
Мы попрощались с Осиным и Роговым, быстрым шагом добрались до памятника Ленина,
повернули направо, и, миновав сквер Тренева, направились к пельменной.
Неожиданно для меня кореец заговорил о рукопашном бое и поинтересовался,
совершенствуюсь ли я в боевых искусствах. В то время этим термином еще не
пользовались, говорили лишь о конкретных видах единоборств – каратэ,
джиу-джитсу или дзю-до. Я ответил, что занимаюсь всем понемногу, и мне
интересно изучать все виды единоборств. Особо я заострил внимание на том, что
термин «боевые искусства» мне непривычен.
– Нет, можно заниматься или спортом, или боевыми искусствами, – настаивал
кореец.
– Не понимаю, почему обязательно надо выбирать что-то одно, – возразил я. – Я,
например, занимаюсь и спортом, и самообороной.
В тот момент я не понял сути вопроса, заключающейся в том, чем являются для
меня боевые искусства – искусством или спортом.
Я начал рассказывать, что изучаю самбо, дзю-до, каратэ и другие виды
единоборств.
Убедившись, что я ничего не смыслю в высоких материях, кореец быстро перевел
разговор на другую тему. Мы принялись беседовать о самбо, дзю-до и за
разговорами незаметно добрались до пельменной.
Кореец со своим ужасным акцентом заказал три порции пельменей с маслом, и я,
решив не отставать от него, тоже попросил три порции.
Потом мой спутник потребовал порцию бульона. Схватив тарелку так, что большие
пальцы его рук утонули в супе, он залпом выпил через край содержимое тарелки,
громко причмокивая от удовольствия.
Меня слегка покоробило, и кореец, заметив мою реакцию, сказал, что надо быть
проще, и что только простота приносит определенное счастье в жизни.
Проигнорировав тему счастья и простоты, я принялся расспрашивать его о боевых
искусствах, что он о них знает, занимался ли чем-либо сам, и откуда у него
такой интерес к единоборствам.
Кореец на это ответил, что раньше он тоже был причастен к изучению разных видов
борьбы, но больше не занимается этим глупым делом, поскольку есть занятия и
поинтересней.
Сказав это, он откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. И тут я впервые
обратил внимание на его обувь. Никогда в жизни я не встречал туфель такого
покроя. Они были черными, узкими, с длинными загибающимися кверху носками. Я не
мог представить себе безумца, изготовившего нечто подобное, и серьезно над этим
задумался. Было очевидно, что туфли не фабричного производства. Я и раньше
видел обувь с длинным узким носком, но чтобы носки туфель были вытянуты
настолько, что казались клоунскими и завивались вовнутрь на полтора оборота,
почти как у старика Хоттабыча, такого мне наблюдать еще не приходилось.
Я спросил корейца, где он взял столь удивительные туфли, и зачем ему обувь
такого фасона, на что он гордо ответил со своим неповторимым акцентом, что эти
туфли подчеркивают оригинальность человека, и что в определенной среде (тут он
сделал многозначительную паузу) это весьма модный стиль.
Я молча проглотил это заявление, но был ужасно заинтригован, ибо не мог себе
представить, в каких кругах обувь моего спутника может считаться модной.
Сам я одевался, прямо скажем, не роскошно. Штаны мои вечно были
|
|