окоит тебя больше всего? – спросил я.

– Страх, – сказала девушка. – Я постоянно испытываю страх.

– Ты боишься чего-то конкретного?

– Иногда да, иногда нет, – ответила Зина. – В действительности мне не угрожает 
никакая реальная опасность, но какой-то трудно определимый иррациональный страх 
в той или иной форме постоянно присутствует во мне, проявляясь иногда в виде 
нервозности или беспокойства по поводам, которые того не стоят, а иногда в иных 
формах. Бывает, что тревожность мешает мне заснуть или не дает сосредоточиться 
на выполняемой задаче.

Мне были знакомы эти разновидности иррационального страха. В той или иной форме 
они присущи каждому человеку, и Учитель безжалостно указывал мне на малейшие 
проявления подобных чувств в моем характере.

Однажды во время очередной полуночной прогулки по городу я затронул тему 
качеств характера, мешающих личностному росту человека.

– Не имеет смысла говорить о каком-то абстрактном «человеке», – резко оборвал 
меня Ли. – Это обобщение слишком удобно для тебя, поскольку позволяет 
критиковать других, самому оставаясь в стороне.

– Я вовсе не критикую других, – попытался оправдаться я. – Я прекрасно знаю, 
что обладаю массой недостатков.

– Дело не в том, что ты признаешь, что имеешь недостатки, – еще более жестким 
тоном сказал Учитель. – Только круглый дурак считает себя совершенным. Все 
обстоит гораздо хуже. Ты болен, и твоя болезнь почти безнадежна.

Ли замолчал, выдерживая драматическую паузу.

Его чересчур серьезный тон слегка напугал меня. Не понимая, что именно он имеет 
в виду, я, как утопающий за соломинку, уцепился за спасительное слово «почти».

Этот разговор произошел в первые месяцы моего ученичества, и я, еще не слишком 
хорошо знакомый с характером и психологическими приемами Учителя, иногда 
реагировал на его действия слишком бурно.

– Ты хочешь сказать, что у меня какое-то серьезное заболевание? – на всякий 
случай поспешил уточнить я.

– Ты болен физически, но, что гораздо хуже, ты, как и все европейцы, болен 
духовно.

Слова «все европейцы» окончательно меня успокоили.

– Пару минут назад ты отругал меня за склонность к обобщениям, – улыбнулся я. – 
Говоря «все европейцы», ты подразумеваешь меня?

– Говоря «все европейцы», я подразумеваю всех европейцев, за, возможно, крайне 
редкими исключениями, хотя мне еще не доводилось встретить ни одного европейца, 
здорового во всех отношениях, – сказал Учитель.

– Я чувствую, что в данном случае ты вкладываешь в понятие «болезнь» какой-то 
особый смысл, – заметил я. – Что ты имеешь в виду?

– Для Воина Жизни болезнью является любое свидетельство отсутствия гармонии как 
в циркуляции энергии и естественном функционировании организма, так и в 
проявлениях человеческого духа. Поэтому Спокойные считают болезнью все, начиная 
от невоспитанности и вспыльчивого характера и кончая плохим настроением и 
неумением радоваться жизни, – заявил Ли.

Я задумался. С одной стороны, подобная концепция казалась весьма заманчивой и 
вызывала отклик в моей душе, но, с другой стороны, само слово «болезнь», 
возможно из-за того, что моя мать была инвалидом первой группы и почти двадцать 
лет болела раком, вызывала у меня слишком неприятные ассоциации. Несмотря на 
несгибаемый характер и крайне выраженную волю к жизни, мать постоянно 
испытывала почти невыносимые страдания. После нескольких операций она с трудом 
передвигалась по дому, не могла даже сидеть на стуле, время от времени теряла 
сознание и, выполняя простую домашнюю работу, периодически испускала глубокие 
исполненные муки стоны. Я привык к эти