завшимся мне нарочитым и демонстративным жестом положив руки 
на колени. Он сидел с ровной спиной, как пианист, готовящийся прикоснуться к 
клавишам рояля на ответственном выступлении, и, не шевелясь, смотрел в черную 
непроглядность моря, напоминавшего о себе только тихими мерными вздохами волн.

– Я тоже рад тебя видеть, – откликнулся я.

– Сегодня мы будем говорить о чувствах, – сказал он каким-то особенным голосом.

Я внутренне напрягся. Мне не нравился пафос происходящего.

– Ты уезжаешь? – спросил я.

– Да, но на этот раз всерьез и надолго, – ответил Учитель.

– Мне будет тебя не хватать, – ровным голосом сказал я, сам удивляясь своему 
спокойствию.

Ли повернул голову и внимательно посмотрел мне в глаза.

– С мужской ипостасью дао ты прощаешься легче, чем с женской, – улыбнулся он.

Я наслаждался до боли знакомыми язвительными нотками в его голосе.

– Наверное, я уже изучил искусство прощаться, – с легкой грустью сказал я.

– Похоже, что да, – откликнулся Учитель.

Мое восприятие было настолько обострено, что, казалось, каждая секунда нашего 
общения записывается на пленке невидимого магнитофона, чтобы навеки остаться во 
мне, в бесценной копилке памяти.

– Я просто пытаюсь быть даосом, Учитель.

– Рано или поздно это должно было произойти, – как бы продолжая начатую мысль, 
сказал Ли и снова отвернулся к морю.

– Пошли купаться! – неожиданно предложил он.

Перемахнув через парапет, мы спрыгнули на каменистый пляж, и, раздеваясь на 
ходу, устремились к воде.

Вода оказалась теплее остывшего к ночи воздуха. Ее прикосновение к коже 
напоминало ласкающие руки любимой женщины. Мы плыли в открытое море. Иногда, 
как будто ниоткуда, на поверхности появлялись огромные покачивающиеся в такт 
волнам белесые купола медуз. Мы лениво обплывали их, направляясь дальше, к 
смутно чернеющей вдали, на стыке неба и воды, линии горизонта.

– Ты еще когда-нибудь появишься? – поинтересовался я, не в силах скрыть оттенки 
отчаянной надежды, предательски звучащие в моем голосе.

– Возможно, да, а возможно, нет, – спокойно ответил Ли, и я про себя отметил, 
что в другое время он не стал бы тратить слова, отвечая на подобный вопрос.

– Учитель, почему я не ощущаю потерю? – неожиданно для самого себя спросил я.

– Потому что в глубине души ты знаешь, что мы с тобой всегда будем вместе, – 
ответил он.

– Ты не знаешь, как дела у Лин? – задал я вопрос, просто чтобы что-то сказать, 
потому что знал, что все равно не получу на него ответа.

– У Воина Жизни дела не могут идти плохо, – уклонился от ответа Ли.

– Знаешь, мне казалось, что научиться прощаться – одна из самых трудных задач 
на земле, – сказал я. – Я научился понимать, что жизнь не стоит на месте, и что 
ситуация меняется каждый момент, что что-то прекрасное входит в нашу жизнь и 
уходит из нее. Я осознаю неизбежность перемен, я готов к ним и принимаю их, но 
все-таки в глубине души я не могу примириться с ними. Я всегда знал, что 
когда-нибудь ты уйдешь из моей жизни, но я не хотел думать об этом, и хотя я 
сейчас принимаю твой уход, как неизбежность, я не хочу, чтобы ты уходил. Я не 
хотел, чтобы уходила Лин, я не хотел, чтобы из моей жизни уходили другие люди 
или чтобы из нее уходили прекрасные отношения с кем-то. Я лишь научился 
смиряться с потерями и не растрачивать себя в бессмысленных сожалениях о 
прошлом, устремляясь в новую жизнь, но я понимаю, что умение спокойно принимать 
потери и смиряться с ними – это еще не все, это не то, что требуется от воина 
жизни.

– Не обманывай себя, – сказал Учитель. – На самом деле ты уже знаешь то, что 
чувствуют Воины Жизни, прост