оевого искусства и фразу 
Грозовой тучи о том, что, если кто-то мешает жить хорошо, ему просто пробивают 
голову.

– Что означает – пробивают голову? – спросил я. – Всегда ли нужно пробивать 
голову препятствующим тебе в чем-то людям? Как это понимают те, у кого ты 
изучал свое боевое искусство?

Кореец посмотрел на меня с выражением насмешливого удивления.

– Иногда иностранцу достаточно трудно до конца выразить свою идею, поскольку, 
произнеся слово, говорящий еще додумывает до конца свою мысль, которую это 
слово может и не отражать, или отражать не совсем буквально, – сказал он. – 
Если ты хочешь, чтобы мы начали говорить на одном языке, сперва нам следовало 
бы определиться в общих понятиях.

– В каких общих понятиях? – не понял я.

– Мы с тобой будем учить язык общения. Вот смотри, – он указал на стену. – Это 
стена. Когда ты будешь думать о стене, ты будешь думать об этой стене. Посмотри 
на эту стену очень внимательно.

Не понимая, к чему он клонит, я с полминуты тупо разглядывал стену в переулке, 
сложенную из отдельных камней, как это принято в Крыму, и обвалившуюся в 
нескольких местах. Это был или бывший дувал, или часть забора, огораживающего 
садик около маленького одноэтажного строения неподалеку от Центрального 
универмага.

– Ты запомнил эту стену?

– Вроде бы да.

– Мне нужно, чтобы ты воспроизвел образ этой стены, – с неожиданной 
категоричностью потребовал кореец. – Закрой глаза.

Я зажмурился и вдруг, к моему изумлению, передо мной с неожиданной яркостью и 
отчетливостью возникла стена. Я был действительно поражен. Никогда в жизни у 
меня не бывало столь ярких и реальных видений. Отчасти в этом было повинно 
состояние воспаленного воображения, в которое меня повергали слова и действия 
Грозовой тучи. К этому человеку я испытывал одновременно и неприязнь, и жгучий 
интерес. Взрывчатый коктейль эмоций, бурлящих у меня внутри, невероятно 
обострил мою восприимчивость.

Еще не исчезло видение стены, как кореец сорвал лист, уже начавший увядать, с 
ветки, свешивающейся через стену.

– А вот это лист, – произнес он, протягивая его мне.

Я взял лист, осмотрел его с одной и с другой стороны, повертел в руках и, все 
еще не понимая, чего добивается от меня Грозовая туча, тупо посмотрел на него.

– А это – водосточная труба.

Перейдя на другую сторону улицы, кореец подошел к водосточной трубе, 
свешивающейся с трехэтажного здания, и постучал по ней.

– А вот это... – продолжил было он, но тут я не выдержал.

– Подожди, – взмолился я. – Я и так знаю, что это за предметы. Для чего ты мне 
их называешь?

– Вот в этом все вы, европейцы, – с укоризной произнес Грозовая туча. – Вы 
никогда не слушаете до конца и поэтому не понимаете простейших вещей. Мы учим 
язык. Язык общения.

– Но я и так знаю, что это водосточная труба.

– Зато ты не знаешь, что это именно та водосточная труба.

– Что означает та водосточная труба?

– Черт побери, это та водосточная труба, которую ты, тупица, будешь вспоминать 
при слове «водосточная труба», когда я буду говорить с тобой.

– Послушай-ка, дружок, – сказал я. – Тебе не кажется, что мы слишком стеснены 
во времени, чтобы разглядывать все составляющие окружающего мира и запоминать 
их образы?

– Времени для постигающего боевое искусство нет, – заявил кореец. – Оно – твоя 
жизнь.

– Я с этим не