жизнь. Пока ничего не задумываю, кроме имени человечка, которого я жду. 
     Он будет Шурка. Долгожданный, выстраданный морально. Какой он будет? Буду 
ли я? Перейду эту грань? Это тоже лезвие бритвы. Два мира по разным его 
сторонам. Один — оптимистический, радостный, полный забот, тревог, волнений, в 
общем — нормальный человеческий. Другой — тьма, обиды, разные комплексы, 
подозрительность. Какая моя сторона?» 
     Здесь мы сталкиваемся со стереотипами мышления, типичными для 
интеллигенции шестидесятых—семидесятых годов. В первую очередь за счет 
подавления сексуальной и эмоциональной сферу них обнаруживалось явное 
доминирование интеллекта, то есть головы над сердцем и телом. Отчасти это было 
данью моде, отчасти — уступкой среде, в которой социальный престиж во многом 
определялся уровнем интеллекта, и интеллектуальные изыскания в области 
философии вкупе с размышлениями над абсурдными с точки зрения логики и здравого 
смысла вопросами типа «Спасет ли красота мир?», «Имеет ли жизнь смысл?», 
«Существует ли высшая справедливость?», «Что было раньше — яйцо или курица?» 
были признаком высокого умственного развития и хорошего тона.
     Сексуальная энергия у них в основном сублимировалась при чтении книг, 
особенно тех, в которых умствование сочеталось с высоким эмоциональным 
страданием и накалом.
     Одним из любимых героев того периода был князь Мышкин, болезненные 
переживания которого были столь хорошо описаны Достоевским, что читатели 
впитывали в себя его мировоззрение вместе с оргазмическими потоками, 
возникавшими при сопереживании сценам страсти, безумных страданий, внутренних 
противоречий и смерти.
     В моде было приводящее к сходным результатам творчество 
писателей-экзистенциалистов, также причинявшее достаточно вреда нормальному 
развитию человеческой психики,
     В результате стереотипом поведения интеллигентного человека стала 
склонность к глубоким внутренним переживаниям в сочетании с 
интеллектуализированием и философствованием над неразрешимыми и не имеющими 
однозначного ответа вопросами.
     Во всем дневнике Гали красной нитью проходит неспособность жить настоящим 
моментом, получать удовольствие от окружающего мира, который, в ее воображении, 
мы находим разделенным на две половины — мир радости и мир тьмы. Не обращая 
внимания на реальный мир, окружающий ее в настоящий момент и не несущий в себе 
никакой угрозы, она предается размышлению над вопросами, не имеющими 
однозначного ответа, и потому совершенно бессмысленными: «Какой он будет? Буду 
ли я? Перейду ли эту грань? Это тоже лезвие бритвы».
     Размышление над подобными вопросами порождает оргазмические потоки, 
удовлетворяющие жажду ощущений намеренно провоцируемым страхом неопределенности.
 Поскольку в Галиной модели мира не было заложено четкого умения наслаждаться 
жизнью и общением с людьми, жажду ощущений ей приходится удовлетворять за счет 
самых стереотипных для такого рода людей чувств — страха перед будущим и 
страдания. Мазохизм — это кайф на страдании. Духовный мазохизм — неотъемлемая 
черта многих русских интеллигентов. Духовный мазохизм — бесконечное размышление 
над неоднозначными или не имеющими решения вопросами — самый простой способ для 
интеллектуала в случае недостаточной или неудовлетворяющей половой жизни 
пробудить в себе оргазмические ощущения, иногда доводящие до экстаза, а иногда 
просто достаточные для удовлетворения жажды ощущений, в случае, когда реальная 
жизнь и реальные взаимоотношения с людьми не могут ее полностью удовлетворить.
     Неистребимая склонность кайфовать на интеллектуальных построениях ярко 
просматривается и в письме, написанном мне Галей в тот период:
     «Мне хорошо с тобой и плохо, и радостно, и грустно, и просто, и легко, и 
тревожно, и беспечно. Чего больше? Весы — баланс. Бухгалтер. Это слово себя 
изжило. Это понятие само перешло в другую категорию. 
     Теперь важно вроде другое в работе по этой профессии — понять механизм, 
найти приложение силы к рычагу, ту главную точку, чтобы хотя бы рассмотреть то, 
что пытаешься понять. 
     Ничто в мире не постоянно, все усложняется, переполняется избыточной 
информацией, и когда-нибудь будет взрыв. Теория относительности. 
     Может, и правда все было давным-далеко, потом превратилось в прах, теперь 
опять возродилось и снова ведет к краху? 
     Наверное, правда. Это ведь противоестественно, что обычное, нормальное 
нужно считать глупостью, нужно его бояться, скрывать, и, наоборот, глупость 
человеческая возвеличивается. 
     Как болит голова моя бедная. Хочу думать только о тебе, о нас, но не умею 
уйти от нахлынувшей на меня волны пессимизма, усталости, чувства ненужности 
своей в этом мире. 
     Мне так нужны твои слова, как солнце цветку. А как же тот кактус, который 
цветет один раз в своей жизни? Он тоже цветок. Я люблю кактусы, потому что сама 
из их породы — долготерпение их суть, а потом неуемная сила цветения. Хорошо-то 
как! 
     Мне действительно претит половинчатость. Или все, или ничего. Не все можно 
делить. Есть вещи, по сути своей однозначные, и если их разобрать, то теряется 
сама их суть». 
     Это любопытное произведение написано вполне в духе того времени. Вначале 
мы встречаем сонм общих фраз, являющихся вариациями на тему свободных 
ассоциаций. Эти свободные ассоциации снова отражают полярное разделение мира на 
его светлую и темную стороны, между которыми, как обычно, пребывает Галя, не 
зная, какую из них избрать.