нивы,
     Вернется к берегу он вновь,
     Чтоб смыли верные приливы
     С него запекшуюся кровь.
     
     Я читал стихотворение, представляя себя то камнем, то человеком, которого 
этот камень убивает, то сторонним наблюдателем.
     В состоянии камня волевые эманации, пробуждаемые у меня чтением 
стихотворения, со временем стали формировать четкий и живой образ камня. Я 
действительно превращался в него. Мое тело становилось черным и мрачным 
обломком скалы, испещренным глубокими щелями, сквозь которые в темноте сияли 
зловещие огни, красные и дикие, как глаза хищного зверя. Холодный и кровавый 
внутренний пламень, который пылал внутри меня, был порождением темных 
дьявольских сил, наполнивших его сознанием беспощадного и неотвратимого, как 
сама судьба, убийцы. Я уничтожал любого, кто когда-либо прикасался ко мне или 
кого мне велел уничтожить звучащий откуда-то из моих глубин голос. Я мог летать,
 подчиняясь силе собственной мысли, и, обрушиваясь на врага, чувствовать, как 
его тело прогибается под моим весом, как хрустят его сминаемые кости, и как 
ручейки теплой крови ласкают меня, стекая по трещинам.
     Однажды я настолько погрузился в созданный мной мыслеобраз, что в ответ на 
прикосновение Учителя к моему плечу, вскочил, словно подброшенный пружиной, 
влекомый неистовым импульсивным желанием обрушиться на него и уничтожить.
     - Молодец, - похвалил меня Ли, плотно прижав к земле фиксирующим руку 
захватом. - Если ты используешь подобный мыслеобраз в реальном бою, ты сможешь 
сделать то, что станет для твоих противников худшим воспоминанием их жизни.
     - То, что я почувствовал, когда бросился на тебя, было почти за гранью 
безумия, - сказал я. - По правде говоря, то, что происходит со мной в 
медитациях, иногда пугает меня. Мне кажется, что я становлюсь сумасшедшим.
     - Конечно, ты становишься сумасшедшим, - спокойно сказал Ли. - Все, что 
выходит за рамки обычного человеческого сознания и поведения уже может 
считаться сумасшествием. Но именно сумасшествие дает силу и возможности, 
выходящие за пределы обычного человека. Преимущество Спокойных в том, что они 
давно поняли это и научились становиться на короткое время сумасшедшими с тем, 
чтобы потом вернуться к своему нормальному состоянию спокойствия, радости и 
душевной гармонии.
     Это умение вызвано необходимостью, и случается, что оно обеспечивает 
выживание члена клана. Но управляемое сумасшествие не приносит вреда. Считай 
это просто частью воинского искусства. В трактовке стихотворения, когда ты 
становишься камнем, ты приобретаешь способность создавать волевые эманации и 
мыслеобразы убийцы-психопата. Возможно, это умение тебе никогда не пригодится, 
а может быть, когда-нибудь оно спасет тебе жизнь. В любом случае создаваемый 
тобой мыслеобраз - это не ты. Ты всегда можешь отделить его от себя, в то время,
 как сумасшедший не способен отделить себя от своих навязчивых представлений.
     Воображая себя жертвой камня, я переживал собственную смерть, проходя 
через волевые эманации, порождаемые страхом неотвратимой гибели и ужасом перед 
мистическим воплощением зла и разрушения, носителем которого был летающий 
камень.
     Ли говорил, что страх является одним из лучших способов высвобождения и 
перераспределения сексуальной энергии, и мыслеобраз собственной смерти вводил 
меня в очень глубокое измененное состояние сознания, в котором я вновь проживал 
всю свою жизнь, одновременно погружаясь в интенсивное экстатическое ощущение 
последнего момента своего существования.
     Ли заставлял меня применять отработанные специальными упражнениями волевые 
эманации не только в боевых ситуациях, но и в обыденной жизни. Один из таких 
случаев использования волевых эманаций мне почему-то особо запомнился, возможно,
 в силу произведенного эффекта.
     К нам в Симферополь приехала погостить моя сестра, и как всегда в 
курортный сезон, возникла проблема обратного билета до Москвы. Поскольку идея 
самой стоять в очереди не могла бы прийти в голову сестре даже в припадке 
безумия, а меня подобная перспектива тоже не прельщала, я позвонил своим 
друзьям из КГБ, и они мне предложили подойти без очереди в конкретную билетную 
кассу, и, назвав свою фамилию, попросить билет.
     Пространство перед кассами было заполнено потным, озлобленным народом. 
Слабый, но непрерывный ручеек ветеранов войны с красными удостоверениями, 
покупающих билеты вне очереди, довел людей, не имеющих подобных льгот, до 
белого каления. Добровольцы с чересчур обостренным чувством справедливости 
блокировали окошечки и грудью стояли на пути ветеранов, объясняя, что в этой 
кассе только что покупали билеты другие льготники, так что народное терпение 
истощилось, и пусть они отправляются куда подальше, а точнее, к соседней кассе. 
Естественно, что защитники другой кассы настаивали на том, что их очередь еще 
больше пострадала от ветеранов, и некоторое время они никого сюда не пустят.
     В самый разгар кипения страстей появился я и без всякой красной книжечки 
направился к названному мне окошку. На миг растерявшаяся от такой несказанной 
наглости очередь закричала в один голос, демонстрируя изобилием и разнообразием 
эпитетов всю мощь, красоту и богатство русского языка. Со всех сторон ко мне 
потянулись руки. Меня толкали, хватали за одежду.
     Думаю, что зрелище бурлящей толпы возмущенного народа ассоциативно вызвало 
из моего подсознания волевые эманации ненависти и злобы, которые Ли пробуждал 
во мне песней "Вихри враждебные веют над нами". Волна обжигающей энергии 
прокатилась по моему телу и ударила в голову, исказив черты лица.
     Продолжая стоять