для того, чтобы войти в более близкое общение с ними. Но выбор зависит от 
серьезности кандидата, а не от простой его принадлежности к Обществу или кружку.
 
Итак, чтобы избрать единственный вполне верный способ развития ясновидения, 
человек должен собрать всю свою энергию и вступить на путь нравственной и 
умственной эволюции, на ступенях которой начнут сами собой раскрываться 
постепенно его высшие способности. Все же и здесь есть один прием, который 
одинаково рекомендуется всеми религиями, и прием этот, если отнестись к нему с 
осторожностью и уважением, не может причинить вреда ни одному человеческому 
существу, а между тем из него иногда развивается чрезвычайно чистый тип 
ясновидения; я говорю о медитации. 
Пусть человек наметит себе каждый день определенное время, когда он может 
рассчитывать, что его остановят в покое, и никто его не потревожит, — и 
настроит себя на это время так, чтобы ум его в течение нескольких минут был 
совершенно свободен от всех земных мыслей какого-бы то ни было рода, и когда 
этого удастся достигнуть, пусть он направит всю силу своего существа на 
высочайший духовный идеал, какой он знает. Он увидит, что достигнуть такого 
полного контроля над своими мыслями несравненно труднее, чем он предполагает. 
Но если он этого достигнет, это будет во всех отношениях в высшей степени 
благотворно для него и по мере того, как он будет все более и более возвышать и 
сосредоточивать свою мысль, он постепенно увидит, что новые миры начнут 
раскрываться перед ним. 
Но если бы те, которые так страстно жаждут ясновидения, могли бы получить его 
хоть на время, на один день или даже на один час, — захотели бы они удержать за 
собою этот дар? В этом можно усомниться. Правда, он открывает перед ними новые 
миры для изучения, новые возможности быть полезными и из-за последней причины 
многие из нас чувствуют, что стоит этому отдаться; но нужно помнить, что для 
того, кого долг все еще призывает жить в мире, это ни в коем случае не может 
быть только благом. На человека, в котором раскрылось это зрение, скорби и 
бедствия, зло и алчность мира действуют, как вечно присущая тяжесть, так что в 
первые дни своего познания он часто склонен повторить страстное заклятие, 
заключенное в этих трепещущих строках Шиллера: 

Dein Orakel zu verkuenden, warum warfest du mich hin
In die Stadt der ewig Blinden, mit dein aufgeschlossnen Sinn?
Frommt's, den Schleier aufzuheben, wo das nahe Schreckniss droht?
Nur der irrthum ist das Leben; dieses Wissen ist der Tod.
Nimm, o nimm die traur'ge Klarheit mir vom Aug'den blut'gen Schein!
Schrecklich ist es deiner Wahrheit sterbliches Gefass zu sein! 
Строки эти можно перевести так: "Зачем ты ввергнул меня в город вечной слепоты, 
чтобы раскрывшимся чувством провозглашать твоего оракула? Зачем поднимать 
покров, из-за которого грозит приближающаяся скорбь? Только в незнании — жизнь; 
это знание — смерть. Возьми назад это печальное ясновидение, прочь от глаз моих 
этот жестокий свет! Ужасно — быть смертным сосудом твоей истины!" 
И дальше он опять восклицает: 
"Верни мне мою слепоту, счастливую темноту моих чувств; возьми назад свой 
страшный дар!" 
Но, конечно, это ощущение проходит, потому что высшее зрение скоро показывает 
ученику нечто более высокое, чем скорбь, оно дает его душе всеохватывающую 
уверенность в том, что какой бы вид ни имели здесь внешние факты, все, без 
всякой тени сомнения, ведет к всеобщему и окончательному благу. Он понимает, 
что грех и страдания существуют, видит ли он их, или нет, и что, видя их, он в 
конце концов может принести более существенную помощь, чем работая в темноте; и 
так он постепенно научается нести свою долю в тяжелой карме мира. 
Есть такие заблуждающиеся люди, которым даны некоторые проблески этой высшей 
способности и которые до такой степени не умеют правильно отнестись к ней, что 
пользуются этими проблесками для самых низких целей, даже объявляют себя 
"испытанными специалистами по ясновидению". Бесполезно говорить, что подобное 
употребление своей силы есть простое проституирование и унижение ее, 
показывающее, что несчастный обладатель этой силы каким-то образом получил ее 
раньше, чем нравственная сторона его натуры достаточно развилась для того, 
чтобы выдержать ответственность, которую она налагает. Понимание всей той злой 
кармы, которая может быть в очень короткое время порождена подобными поступками,
 превращает наше отвращение в жалость к человеку, повинному в святотатственном 
безумии. 
Иногда приводят в виде возражения, что обладание ясновидением уничтожает все 
приватно-сокровенное и дает неограниченную возможность заниматься чужими 
тайнами. Несомненно, оно дает эту возможность, но тем не менее этот упрек 
кажется забавным всякому, кто хоть сколько-нибудь практически знаком с этим 
делом. Подобное возражение может быть основательно по отношению к очень 
ограниченным способностям "испытанных специалистов по ясновидению", но человек, 
выставляющий его против тех, у которых эта способность раскрывалась по мере 
того, как они учились, и которые поэтому обладают ею в полной мере, забывает 
три основных факта: во-первых, что совершенно немыслимо, чтобы кто-либо, имея 
перед собой великолепное поле наблюдения, которое истинное ясновидение 
раскрывает перед ним, почувствовал бы хоть малейшее желание рыться в лживых и 
мелких тайнах всякого отдельного человека; во-вторых, что если бы по 
какому-нибудь невозможному случаю у нашего ясновидящего явилось бы такое 
нескромное любопытство по отношению к каким-нибудь мелким сведениям, — то нужно 
помнить, что в конце концов существует такая вещь, как честь джентльмена,