но проснувшись увидел, что уже наступил вечер и вокруг меня тихо.
Когда я полностью пришел в себя, вспомнил, почему я здесь нахожусь, и понял, 
что 
жив и здоров, я чуть не закричал от восторга. И только слегка успокоившись, я 
вдруг вспомнил о своем "противнике" и почувствовал сильную тревогу, не зная, 
что 
с ним случилось. Выбравшись из своего укрытия и внимательно оглядевшись, я 
крадучись направился к тому месту где он должен был прятаться. Увидев, что он 
лежит неподвижно, я страшно испугался, потом почему-то подумал, что он спит, но 

тут я заметил кровь у него на ноге и совсем потерял голову Я почувствовал, что 
вся моя ненависть сменилась жалостью и раскаянием. С тем же ужасом, который я 
испытывал несколько часов тому назад во время стрельбы, я подполз к своему 
"сопернику", инстинктивно стараясь остаться не замеченным охраной полигона.
Я продолжал с ужасом смотреть на неподвижное тело, когда на четвереньках 
подползли наши "секунданты". Издали заметив меня, уставившегося на 
распростертое 
тело Карпенко, и видя на его одежде пятна крови, они поспешили сюда и, 
ошеломленные как и я, не знали, что делать дальше.
Мы долго сидели как загипнотизированные, когда раздался радостный крик 
Керенского, выведший нас из ступора. Как он впоследствии рассказал нам, у него 
от неподвижного сидения затекла нога и, переместившись немного вперед, чтобы 
изменить положение тела, он вдруг заметил на шее Карпенко пульсирующую жилку. 
Придвинувшись еще ближе, он понял, что его товарищ жив, что он только потерял 
сознание. Это радостное известие привело нас в чувство, и мы, перебивая друг 
друга, стали рассказывать, что случилось, и решать, что делать дальше. Взяв 
друг 
друга за перекрещенные руки и образовав что-то наподобие кресла, двое из нас 
понесли Карпенко к реке.
Мы остановились у развалин старого кирпичного завода и здесь, подстелив одежду, 

наконец уложили нашего товарища и стали смотреть, куда он ранен. К счастью, 
оказалось, что только одну его ногу задело шрапнелью и рана не опасна для жизни.

Так как Карпенко все еще не пришел в сознание и никто из нас ничего не смыслил 
в 
медицине, мы решили, что кто-нибудь один побежит в город и приведет нашего 
знакомого, который работал ассистентом хирурга в госпитале и, как и мы, пел в 
церковном хоре, а оставшиеся должны промыть рану и наложить повязку с помощью 
подручных средств.
Врач вскоре приехал в своей коляске, и мы объяснили ему, что этот несчастный 
случай произошел, когда мы собирали на полигоне медь и свинец, не зная, что 
скоро начнутся учения, и угодили под обстрел. Внимательно осмотрев рану, 
ассистент хирурга подтвердил, что она не опасна для жизни и что Карпенко 
потерял 
сознание из-за значительной потери крови. И в самом деле, когда к его лицу 
поднесли флакончик с нюхательной солью, он сразу пришел в себя.
Мы стали упрашивать врача никому не рассказывать о том, что произошло, так как 
у 
нас могли быть серьезные неприятности из-за проникновения на территорию 
стрельбища, это было строго запрещено.
Как только Карпенко пришел в себя, он оглянулся вокруг, как будто кого-то искал,
 
и, встретившись со мной взглядом, слабо улыбнулся и что-то прошептал. Меня 
охватило чувство раскаяния и жалости к раненому товарищу. С того момента я стал 

относиться к нему, как к родному брату.
Мы отнесли пострадавшего к нему домой, объяснив его родителям, что Петр, 
перебираясь через ущелье, которое находилось возле реки, где он любил ловить 
рыбу, сорвался вниз и повредил себе ногу Родители поверили всему, что мы им 
сказали, и я попросил разрешения проводить у кровати больного все вечера до тех 

пор, пока он полностью не поправится. Все время, что он был вынужден провести в 

постели, я заботился о нем, как нянька, развлекал, рассказывал анекдоты и 
всякие 
истории, и с тех пор началась наша дружба.
А что касается романтических чувств к предмету нашей общей страсти, то они 
почему-то внезапно испарились одновременно у нас обоих.
Вскоре после того, как он полностью оправился от полученного ранения, родители 
увезли его с собой в Россию, где он после успешной сдачи вступительных 
экзаменов 
был принят в политехнический институт.
В течение нескольких лет после того несчастного случая мы с Карпенко не 
виделись, хотя я регулярно на каждые именины и каждый день рождения получал от 
него большое письмо, в начале которого он рассказывал о себе, завершая письмо 
длинным списком вопросов, интересующих его в то время.
Однажды летом, направляясь в Каре на почтовых лошадях - тогда здесь не было 
железной дороги -и проезжая через Александрополь, он узнал, что я как раз