орган 
действует ему на нервы. Ничто не заставит его подвергнуть себя пытке, слушая 
этот 
расстроенный инструмент. Франц был неумолим, и переубедить его не было никакой 
возможности. И чтобы положить конец ее мольбам и увещеваниям, он сыграл ей 
только 
что сочиненный им "Гимн солнцу". 
С этого памятного воскресного утра фрау Стенио утратила душевный покой. Она 
поспешила в исповедальню, дабы излить свою печаль и найти утешение; но то, что 
она 
услышала от сурового священника, наполнило ее кроткую и бесхитростную душу 
смятением, едва ли не отчаянием. С этого момента ее не покидал страх и чувство 
глубокого ужаса. Тревога не давала ей уснуть по ночам, а дни она проводила в 
слезах и 
молитвах. Тревожась о спасении души своего любимого сына, о его загробной жизни,
 она 
принесла несколько поспешных обетов. Но поскольку ни обращение к Божьей матери 
на 
латыни, написанное по просьбе фрау Стенио ее духовным отцом, ни ее собственные 
мольбы на немецком языке, обращенные ко всем святым, которые, по ее убеждению, 
пребывали в раю, не принесли желаемого результата, она решила совершить 
несколько 
паломничеств к святой часовне, расположенной высоко в горах, она простудилась 
на 
ледниках Тироля, спустилась вниз и слегла в постель, с которой так и не 
поднялась. В 
каком-то смысле молитвы фрау Стенио все же оказались не совсем напрасными: 
бедная 
женщина получила теперь возможность, так сказать, на небесах лично обратиться к 

святым, которым она так верила, и взмолить их о прощении своего сына 
вероотступника, 
отвернувшегося от них и от церкви, глумившегося над монахами и таинством 
исповеди и 
не переносившего церковный орган. 
Франц искренне оплакивал кончину матери, но, не догадываясь о том, что был 
косвенной 
причиной ее смерти, он не испытывал угрызений совести. Продав скромное домашнее 

имущество, с тощим кошельком и легким сердцем, он решил отправиться в 
странствия на 
год или два, прежде чем осесть где-то и заняться каким-нибудь делом. 
В основе этого плана совершить путешествие лежало смутное желание увидеть 
большие 
города Европы и попытать счастья во Франции, но привычка к богемному образу 
жизни 
была в нем слишком сильна, чтобы сразу с ней расстаться. Свой скромный капитал 
он 
отдал банкиру, так сказать, на черный день, и отправился в пешее путешествие по 

Германии и Австрии. Игрой на скрипке он расплачивался за стол и ночлег на 
фермах и 
постоялых дворах, встречавшихся ему по пути, и все время проводил в зеленеющих 
полях 
или среди возвышенного безмолвия леса, наедине с природой и, как обычно, 
предаваясь 
грезам наяву. За три месяца этих приятных скитаний без определенной цели Франц 
ни на 
секунду не спустился с вершины Парнаса на грешную землю. Но, уподобясь алхимику,
 
превращающему свинец в чистое золото, все, что попадалось ему на пути, он 
обращал в 
песни Гесиода или Анакреонта. По вечерам, когда он, расположившись на зеленой 
лужайке или в зале сельского трактира, зарабатывал себе на ужин и ночлег игрой 
на 
скрипке, все вокруг него преображалось. В его воображении сельские парни и 
девушки 
превращались в аркадских нимф и пастухов, а земляной пол -- в прекрасный 
зеленый 
газон. Кружившиеся в размеренном вальсе с дикой грацией прирученных медведей 
неуклюжие пары становились жрецами и жрицами Терпсихоры. Пышнотелые 
розовощекие и голубоглазые дочери сельской Германии были для него Гесперидами, 
которые водили хоровод вокруг деревьев, согнувшихся под тяжестью золотых яблок. 
Но 
прекрасные мелодии аркадских полубогов, которые играли на своих свирелях и были 

доступны лишь его волшебному слуху, не исчезали на рассвете. Едва спадала с его 
глаз 
пелена сна, как он отправлялся в очередное волшебное царство дневных грез. По 
дороге к