Князю; и даже бесценные драгоценные камни из семейных икон его личной часовенки 
– кража, только что обнаруженная – были вынуты рукою не обычного вора, но их 
собственного владельца.
Трудно поверить и представить столь ужасное обвинение, но такова единодушная и 
упорная молва. И братоубийство – не такая уж диковинная ступенька к власти в 
русской истории; недавно просочились омерзительные, чудовищные факты, 
исключающие даже саму возможность дальнейших сомнений.
В середине апреля был приостановлен выпуск "Санкт-Петербургских Ведомостей", а 
помещение их было опечатано полицией – и всё лишь потому, что она 
многозначительно посоветовала этой самой полиции "вместо того, чтобы устраивать 
бесполезные обыски в мелких бакалейных лавках и столичных притонах, тщательно 
обыскать дворец на Миллионной", как называют дворец Великого Князя Константина.
Также определенно известно, что генерал Трепов – так называемая жертва Веры 
Засулич[241] – действуя на основании того, что он считал неоспоримым 
доказательством, не раз настоятельно просил покойного Императора дозволить ему 
произвести тайный обыск во дворце его брата, на что Царь отвечал самым 
решительным отказом, сказав Трепову, что тот сошел с ума. Наконец, последнему 
удалось раздобыть и представить Императору письмо, до такой степени 
компрометировавшее Великого Князя, что по прочтении его несчастный монарх дал 
ему долгожданное дозволение. Но было уже слишком поздно.
Очевидно, в покоях Государя водились шпионы; ибо когда генерал Трепов 
отправился во дворец подозреваемого – глухою ночью, спустя всего несколько 
часов после получения высочайшего
дозволения – он обнаружил, что внутренняя часть огромного шкафа и находившегося 
в нем железно
го сейфа, в котором Великий Князь хранил свою личную корреспонденцию, каким-то 
таинственным образом выгорела дотла. Когда Трепов, в присутствии своих 
доверенных агентов, открыл сейф,
там уже не было ничего, кроме густого облака дыма, и сыщики лишь обожгли свои 
пальцы о его
раскаленный металл. Сей маневр уничтожил все следы компрометирующих 
доказательств, и случай
этот пришлось замять.
Еще одно доказательство – хотя и косвенное, но не менее важное – предоставляет 
нам сын Великого Князя. После того как он выкрал у своей матери бриллианты и 
подрался на кулачной дуэли с отцом, хорошенько поколотив последнего – за эти 
ратные подвиги он был выдворен и поныне остается в изгнании, – он написал 
Императору, умоляя о пощаде, в коей ему было отказано. С тех пор он написал 
несколько писем покойному Царю – своему дяде, а также кузену – нынешнему 
Императору. Его письма прочла Княгиня Долгорукова и, никогда особо не отличаясь 
ни тактом, ни осмотрительностью, выложила всё их содержание во время семейной 
ссоры, сделав его предметом дворцовых сплетен. Молодой Великий Князь, 
сознаваясь в краже, утверждал, что он только спас бриллианты от рук еще худших, 
нежели его собственные – от рук нигилистов.
Он заявлял, что сам он всегда был и навечно останется вернейшим и преданнейшим 
подданным Его Величества, в то время как его отец и мать были лишь двумя 
предателями, замышлявшими убить Царя. Сейчас определенно доказано, что в день 
цареубийства Император, уступая мольбам как Лорис-Меликова, так и Долгоруковой, 
скорее всего, остался бы дома, если бы супруга Великого Князя Константина не 
нарушила планы Лорис-Меликова. Великая Княгиня Александра Иосифовна – или 
"Мадам Константин", как ее называют – задела гордость Царя за живое, заметив, 
что "если он не покажется в этот день, народ может заподозрить Его Величество в 
трусости". Этого было достаточно, и Император отправился навстречу своей гибели.
 Общеизвестно, что с 5 (17) марта она находится под домашним арестом в 
собственном дворце, и никому не позволено видеть ее, кроме как в присутствии 
высшего чиновника, который, поговаривают, спит в соседней с ее покоями комнате.
Известно также, что их старший сын – Великий Князь Николай Константинович – был 
публично арестован по обвинению в связях с нигилистами. К тому же, высочайшая 
должность адмирал-аншефа, занимаемая Великим Князем Константином с самого 
детства, была неожиданно упразднена, и официальная правительственная газета 
уведомила об этом всю Россию. Опять-таки, в тот день, когда в Зимнем дворце был 
устроен взрыв[242], повредивший покои, где был накрыт обеденный стол, то при 
этой катастрофе присутствовали все члены Императорской фамилии, кроме Великого 
Князя Константина, под предлогом каких-то дел двумя часами ранее уехавшего в 
Кронштадт. Не было его и в Санкт-Петербурге 1 (13) марта, поскольку он опять 
совершенно неожиданно отправился туда же накануне вечером, а вернулся в столицу 
только через три дня, оправдывая свое отсутствие внезапным и серьезным 
приступом болезни, свалившей его, как только он услышал об ужасной трагедии.
И, наконец, поговаривают, что Желябов в самый последний момент, надеясь спасти 
свою жизнь, сделал весьма недвусмысленное признание, сообщив, что средства 
русским социалистам предоставлялись самим Великим Князем.
Среди ошибочной информации, опубликованной в санкт-петербургской прессе, 
содержится заявление, будто княгиня Юрьевская (Долгорукова), жена покойного 
царя, была выслана. История, рассказываемая в приводимых нами письмах, 
совершенно другая. По возвещении о кончине Императора, полуобезумев от ужаса, 
княгиня Юрьевская, приказав запрячь свою зимнюю карету, бросилась в нее одна, 
никем не замеченная посреди всеобщего смятения, и повелела кучеру везти ее 
"через границу" – куда угодно, лишь бы подальше от дворцов.
После долгих часов бесцельной езды старый и преданный кучер, чувствуя, что от 
изнеможения и слёз она впала в полное оцепенение, тихо привез княгиню обратно в