тому, где прежде стоял круглый столик. Мы, должно быть, сидели минут пять или 
шесть в напряженном ожидании дальнейших событий, как вдруг Слейд опять заявил, 
что видит в воздухе огоньки. Хотя я, как обычно, ничего подобного разглядеть не 
мог, все же я непроизвольно повернулся в ту сторону, куда смотрел Слейд; все 
это время наши руки, одна поверх другой (uber-einander liegend), лежали на 
столе, а под столом моя левая нога почти все время касалась правой ноги Слейда 
во всю ее длину, что было вовсе не умыслом, а следствием тесного соседства за 
одним столом. Глядя вверх взволнованно и удивленно и озираясь по сторонам, 
Слейд спросил меня, не вижу ли я больших огоньков. Я ответил, что абсолютно 
ничего не вижу; но когда я повернул голову, следя за взглядом Слейда, 
направленным на потолок за моею спиной, то вдруг заметил, примерно на высоте 
пяти футов от пола, доселе невидимый столик, с перевернутыми кверху ножками, 
который быстро падал на карточный стол. Хотя мы непроизвольно увернулись, Слейд 
налево, я направо, во избежание удара от падающего стола, тем не менее, прежде 
чем круглый столик приземлился поверх карточного стола, нас обоих так сильно 
ударило по голове, что я чувствовал боль еще спустя четыре часа после того, как 
это случилось, а произошло это в половине двенадцатого"[76].
Англо-говорящая публика в долгу перед м-ром Мэсси за то, что он сделал перевод 
и комментарий немецкого издания книги д-ра Цёльнера. Задача, возложенная им на 
себя, всецело бескорыстная (он не извлек никакой денежной выгоды), была тем 
труднее, что немецкий язык он изучил самостоятельно, и его удачное изложение 
данного труда тем паче достойно восхищения. В предисловии, занимающим около 
сорока страниц, м-р Мэсси представляет нам несколько лиц, принимавших участие в 
достопамятных лейпцигских экспериментах, и показывает их добросовестность и 
правдивость; а в приложении, занимающем двадцатью страницами больше, он очень 
ясно излагает проблему обеих сторон утверждения, а именно: доказательство, дабы 
быть принятым, должно быть пропорционально вероятности или невероятности того 
факта, который требуется доказать.
Может быть, нашим читателям и публике в целом будет интересно узнать об 
обстоятельствах, сделавших возможным приезд мистера Слейда в Европу в 1877 году,
 давший такие поразительные результаты. Зимою 1876/77 года профессора 
Императорского Университета в Санкт-Петербурге решили – под давлением 
августейшей особы – организовать комиссию по проведению научных исследований 
медиумических феноменов. Оказать в этом помощь попросили достопочтенного 
Александра Аксакова[77] – русского императорского советника, ныне члена 
Теософского Общества, давно уже изучавшего сей предмет. Вот почему он обратился 
к полковнику Олькотту и редактору данного журнала, находившимся в это время в 
Америке, с просьбой отобрать из лучших американских медиумов того, кого они 
могли бы порекомендовать Комиссии. В результате тщательного поиска выбор пал на 
мистера Слейда – по следующим причинам: (1) все его феномены происходили при 
ярком дневном свете; (2) они были такого свойства, что могли бы убедить ученых 
мужей в реальном присутствии некой силы, а также в отсутствии шарлатанства и 
ловкости рук; (3) Слейд охотно соглашался на любые разумные контрольные условия 
опытов и предлагал помощь в проведении научных экспериментов – он был 
достаточно умен, чтобы оценить их важность. Итак, после того, как в течение 
трех месяцев он был объектом исследований Специального Комитета, состоящего из 
наших членов, специально отобранных президентом Олькоттом среди скептиков 
нашего Общества, Комитет дал положительные отзывы, и господину Аксакову было 
рекомендовано пригласить Слейда. Через некоторое время наш выбор был утвержден, 
деньги, необходимые для оплаты проезда Слейда, высланы и медиум смог отплыть из 
Нью-Йорка в Россию, через Англию. Его последующие приключения, включая арест и 
суд по злостному обвинению в мошенничестве в Лондоне, освобождение и 
триумфальная реабилитация его психических способностей в Лейпциге и других 
европейских столицах – всем хорошо известны. Не будет преувеличением сказать, 
что в данном конкретном случае содействие Теософского Общества оказало на 
взаимосвязь точной науки с психологическим исследованием такое влияние, которое 
не утратит своего значения еще многие годы. Слейд не только был первоначально 
избран теософами для участия в европейском эксперименте и отправлен за границу, 
но на суде в Лондоне его также защищал теософ-адвокат – мистер Мэсси; в 
Санкт-Петербурге господин Аксаков, другой теософ, взял его под свою опеку; и 
сейчас мистер Мэсси оставляет будущим поколениям английских читателей 
подробнейший рассказ о замечательных психических способностях Генри Слейда.
ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ И МАГНЕТИЧЕСКОЕ СРОДСТВО МЕЖДУ ЧЕЛОВЕКОМ И ПРИРОДОЙ
Не вдаваясь в подробности некоторых спорных вопросов, базирующихся на том, что 
ортодоксальные мужи науки предпочитают называть "гипотетическими" выводами 
психологической школы — когда бы мы ни сталкивались с открытиями первых, 
всецело совпадающими с учениями последней — мы считаем своим долгом довести их 
до сведения скептиков. Например, эта психологическая, или духовная школа 
считает, что "каждое живое существо и каждый естественно созданный предмет 
изначально является духовной, или монадической сущностью", которая, зародившись 
на духовном, или монадическом плане существования, обязательно должна иметь 
такую же разностороннюю связь с последним, какую она имеет с материальным, или 
чувственным планом, где развивается физически. Что "каждый, в соответствии со 
своим видом и так далее, развивает из своего монадического центра эфирную ауру, 
имеющую позитивную и негативную магнетическую связь с эфирною аурой любого 
другого месмерического притяжения и отталкивания, являя строгую аналогию с 
магнетическим притяжением и отталкиванием. Аналогичное притяжение и 
отталкивание существует между представителями как одинаковых, так и разных 
видов, как в органической, так и в неорганической природе" (Jacob Dixon, 
Hygienic Clairvoyance, L.S.A., pp. 20-21).