пилигримов" 
лишь в шесть часов утра.
Настоящая причина святости Насика, как мы узнали, не в отрезанном хоботе 
великанши, а 
в местоположении города на Годавари, вблизи источников этой реки, называемых 
почему-то туземцами Гангой (Гангес). Этому магическому имени, вероятно, город и 

обязан своими многочисленными богатыми храмами и отборным классом браминов, 
поселившихся на берегах реки. Два раза в год пилигримы собираются сюда молиться,
 и 
число странников превышает в такие торжественные дни даже население Насика 
(35000). 
Чрезвычайно живописны, но столь же и грязны дома богатых браминов, построенные 
вдоль спуска, от центра города до самых берегов Годавари, по обеим сторонам 
которой 
тянутся целые леса узких пирамидальных храмов. И чтo ни храм, то легенда, 
которую 
каждый брамин из массы этих наследственных жуликов рассказывает на свой манер, 
в 
надежде, конечно, на приличное вознаграждение.
Самое интересное в Насике - это пещерные храмы, расположенные в пяти милях от 
города.
Так как приходилось долго ехать в крутую гору, то мы решились отправиться на 
слонах. 
Нам привели лучшую парочку в городе, самца и самку, на которых, по уверению 
хозяина, 
"ездил сам принц Уэльский и остался доволен". За все удовольствие туда и назад 
на 
целый день мы сторговались по две рупии за слона, ударили по рукам и стали 
приготовляться.
Наши товарищи-туземцы, с малолетства привыкшие джигитовать на слонах, мигом 
очутились на спине у своего. Как мухи облепили они его, преспокойно рассевшись 
где ни 
попало, цепляясь за разные веревочки сидений гораздо более пальцами ног, нежели 
рук и 
вообще представляя картину полного довольства и комфорта. Под нас, европейцев, 
как 
самую смирную из двух, приготовили слониху, на спине которой прикрепили нечто 
вроде 
двух скамеечек, на сиденье покатом на обоих боках и без малейшей опоры для спин.
 
Недоверчиво посматривали мы на это "усовершенствованное" сиденье, но делать 
было 
нечего. Наш вожак (махут) поместился между ушами громадного животного (о росте 
которого несчастные подростки, показываемые в странствующих цирках Европы, дают 

весьма слабое понятие), а мы с постыдным чувством мурашек по всему телу кое-как 

влезли по лесенке на спину слонихи, ставшей по приказании махута на колена. Она 

носила поэтическое название Чанчули-Пери (в переводе "Деятельная Пери") и была 
действительно самая послушная и веселая изо всех когда-либо виденных мною 
представительниц своей породы. Крепко цепляясь друг за друга, мы, наконец, 
подали 
сигнал, и махут, вооруженный железным дротиком, ткнул животное острием его в 
правое 
ухо. Установясь сперва на передние ноги, от чего нас отбросило назад, слониха 
тяжело 
приподнялась затем на задние, и мы, едва удержавшись от падения, шарахнулись 
вперед, 
чуть было не сбив махута с места. Но этим не окончилось еще наше испытание. При 

первых шагах пери мы все четверо развалились в разные стороны, словно комки 
киселя...
Пришлось остановиться. Нас кое-как подобрали, причем добродушная Пери много 
помогала нам хоботом. Мы отправились далее. С ужасом подумывая о предстоявших 
нам 
пяти милях подобного путешествия и совестясь отказаться от поездки, мы однако с 

гневом отвергли постыдное предложение хохотавших товарищей привязать нас к 
сиденью... Чуть не пришлось мне горько раскаяться в своем самолюбии. Этот 
непривычный нам способ локомоции <<*15>> являлся чем-то невообразимо 
фантастическим и вместе глупым. Рысью бежавшая возле важно шагавшей слонихи 
лошадь с багажом казалась нам с непривычной высоты каким-то малым осленком. 
Каждый шаг Пери превращал нас в акробатов, заставляя выкидывать самые 
неожиданные 
штуки. Шагнет она правой ногой - и мы ныряем вперед; левой - мы как сноп и 
валимся 
назад, все время вдобавок перетряхиваемые с одного ее бока на другой. Это 
ощущение,