— Ты меня не узнаешь? Я — Ясо!
   Сказать правду, я действительно не узнал ее: настолько она сделалась пышной 
и 
нарядной. От страха по спине поползли мурашки. Восемь, нет, девять женщин на 
меня одного. Нет, это уж слишком. Мужчины, да, я с ними знаком и знаю их манеры,
 
но женщины! Они смотрели на меня глазами голодных волчиц, готовых наброситься 
на 
лакомый кусок. Был только один выход из положения: бежать!
   — Уважаемая мать, я передал вам послание, а теперь я обязан вернуться к моим 

обязанностям. Я болел последнее время, и у меня накопилось много дел.
   Сказав это, я попрощался с дамской компанией, повернулся и почти бегом 
пустился вниз. Эконом вернулся в свой кабинет. Лошадь ко мне привел конюх.
   — Осторожней. Рука и плечо у меня не в порядке, — сказал я ему, когда конюх 
помогал мне сесть в седло.
   Он распахнул ворота, и я выехал на улицу в тот момент, когда мать появилась 
на балконе и что-то крикнула вслед. Белый конь повернул налево, так чтобы путь 
по дороге Лингхор снова совершался по часовой стрелке. Ехал я медленно — мне не 

хотелось сразу возвращаться в монастырь. Проехали мимо Гыо-По Линга, Муру Гомпа,
 
словом, сделали полный круг.
   По прибытии в монастырь я тут же отправился к ламе Мингьяру Дондупу.
   — Лобсанг, неужели за тобой гнались души мертвых? — спросил он, заглядывая 
мне в глаза. — Да на тебе лица нет!
   — Лица нет? — спросил я. — Дело в том, что у матери меня поджидала целая 
банда женщин. Они хотели выведать, как живет Наимудрейший и что он мне говорил. 

Я им ответил, что правилами нашего ордена запрещено говорить о таких вещах. И 
ушел оттуда поскорее, потому что они с меня глаз не спускали!
   Учитель разразился веселым смехом. Чем круглее от удивления становились мои 
глаза, тем громче он смеялся.
   — Неоценимый желает знать, привык ли ты к монастырской жизни или тебя все 
еще 
тянет к родителям!
   Монастырская жизнь полностью перевернула все мои представления о светской 
жизни; женщины теперь представлялись мне странными существами (таковыми они 
остаются и по сей день).
   — Но мой дом здесь, — воскликнул я. — Я не хочу возвращаться к отцу. Все эти 

женские румяна и пудра чуть меня не убили. А эта манера разговаривать! И 
смотреть!
   Даже мясники из Шо так не смотрят на барана! — Тут мой голос перешел в 
шепот: 
— А видели бы вы их астральные цвета... это ужасно... Уважаемый лама и учитель, 

не посылайте меня больше туда.
   После этого он долго надо мной подтрунивал:
   — А ну-ка, скажи, Лобсанг, как ты бежал от банды женщин? Или еще: — Лобсанг, 

не хочешь ли ты отправиться сегодня к матери? Она устраивает прием, а ее 
подружки хотят развлечений...
   И все же вскоре случилось так, что я, по настоятельному совету Далай-ламы, 
снова должен был ехать в дом родителей на большой прием, организованный моей 
матерью.
   Никто никогда не перечил решениям Неоценимого. Мы все его любили не только 
как Бога на земле, но и как человека. Характер у него был немного вспыльчивый; 
у 
меня, впрочем, тоже. И он никогда не позволял собственным желаниям брать верх 
над государственными интересами. Бывали случаи, когда Далай-лама гневался, но 
гнев его продолжался не дольше нескольких минут. Он был настоящим главой 
государства и церкви.
   
   
   
   
   
   ГЛАВА 14 Я ПРИМЕНЯЮ ТРЕТИЙ ГЛАЗ
   
   Однажды утром, когда я испытывал полную гармонию со всем миром, в тот самый 
момент, когда я размышлял, как мне лучше провести полчаса, остававшиеся до 
службы, меня разыскал лама Мингьяр Дондуп.
   — Пойдем пройдемся, Лобсанг, у меня есть небольшое дело для тебя. Я 
подпрыгнул от радости, предвкушая прогулку с учителем. Сборы были недолгими. 
Когда мы вышли из храма, нам навстречу направился кот, засвидетельствовавший 
свое почтение. Он мурлыкал и держал хвост неподвижным в знак особого к нам 
расположения.
   Отвязаться от кота не удалось. Это был огромный зверь, по-тибетски шими. 
Кота