За завтраком лама Мингьяр Дондуп сказал мне:
   — Отдохни хорошенько, Лобсанг, а вечером мы за тобой придем.
   Как приятно лениво валяться на солнце! Внизу сверкают крыши Поталы. Позади 
меня переливаются голубые воды Норбу Линга — Жемчужного Сада, манят покататься 
на обтянутой кожей лодке. Я с интересом наблюдал, как группа торговцев 
переправлялась на пароме через Джичу. До чего же быстро пролетел день...
   Солнце садилось, приближался вечер. Меня привели в комнату, откуда уже не 
разрешалось выходить. Послышались легкие шаги. Кто-то шел в мягких войлочных 
сапогах по каменным плитам коридора. В комнату вошли три ламы высокого ранга. 
Мне наложили на лоб компресс из трав и туго привязали его бинтом. Затем они 
ушли. Поздно вечером ко мне снова пришли трое, среди них был и лама Мингьяр 
Дондуп. Компресс сняли, тщательно вымыли лоб и насухо вытерли. Один лама, 
настоящий великан, сел сзади и зажал мою голову в своих коленях. Другой открыл 
коробку и извлек оттуда блестящий стальной инструмент. По форме инструмент 
напоминал шило, но наконечник его был изогнут в форме буквы U с мелкими 
зубчиками по краям. Осмотрев внимательно инструмент, лама затем простерилизовал 

его, сунув наконечник в пламя лампы.
   — Операция будет очень болезненной, — сказал мой учитель, взяв меня за руки. 

— К тому же совершенно необходимо, чтобы во время операции ты был в полном 
сознании.
   Это будет недолго, поэтому постарайся сидеть неподвижно.
   Я увидел целый набор разнообразных инструментов и баночек с настойками из 
трав. «Ну, Лобсанг, мой мальчик, — думал я про себя, — держись, все равно ты 
получишь то, что тебе уготовано. Делать нечего остается лишь сохранять 
спокойствие».
   Лама, державший в руке инструмент, оглядел присутствующих и спросил: — Все 
готовы? Пора начинать, солнце только что село.
   Он приставил зубчатый конец инструмента к середине лба и начал вращать ручку.

   Прошла минута. У меня было такое чувство, будто мое тело протыкают насквозь. 

Время остановилось. Инструмент прорвал кожу и вошел в мягкие ткани, не вызвав 
особой боли.
   Но когда наконечник коснулся кости, я ощутил как бы легкий удар. Монах 
усилил 
давление, вращая инструмент; зубчики вгрызались в лобную кость. Боль не была 
острой, я чувствовал только давление, сопровождающееся тупой болью. Я не 
шелохнулся, находясь все время под пристальным взглядом ламы Мингьяра Дондупа, 
— 
я предпочел бы испустить дух, чем пошевелиться или закричать. Он верил мне, а я 

ему. Я знал: он прав, что бы он ни делал, что бы ни говорил. Он внимательно 
следил за операцией, и только слегка поджатые губы выдавали его волнение. Вдруг 

послышался треск — кончик инструмента прошел кость. Опытный лама-хирург 
мгновенно прекратил работу, продолжая крепко держать инструмент за рукоятку. 
Мой 
учитель передал ему пробку из твердого дерева, очень чистую и тщательно 
обработанную на огне и в растительных настойках, что придало ей прочность стали.
 
Эту пробку лама-хирург вставил в Uобразный паз инструмента и начал перемещать 
ее 
по пазу, пока она не вошла в отверстие, просверленное во лбу. Затем он немного 
отодвинулся в сторону, чтобы Мингьяр Дондуп оказался рядом с моим лицом, и, по 
знаку Мингьяра, стал все глубже и глубже всаживать этот кусочек дерева в мою 
голову. Вдруг я ощутил странное жжение и покалывание где-то возле переносицы. Я 

немного расслабился и почувствовал какие-то неизвестные мне запахи; потом 
запахи 
пропали, и меня охватило новое чувство — словно легкая упругая вуаль 
обволакивала мое тело. Внезапно меня ослепила яркая вспышка, и в то же 
мгновение 
лама Мингьяр Дондуп приказал: — Стоп!
   Меня пронзила острая боль, казалось, тело горит под струей белого пламени. 
Затем пламя стало стихать, потухло, на смену ему пришли цветные спирали и 
горячие клубы дыма. Лама-хирург осторожно извлек инструмент. Во лбу осталась 
деревянная пробка. С этой пробкой я проведу здесь около трех недель, почти в 
полной темноте. Никто не имеет права посещать меня, кроме трех лам, которым 
поручено ежедневно проводить со мной беседы и продолжать мое обучение. До тех 
пор пока пробка не будет извлечена, мне будут давать минимальное количество 
пищи 
и питья — лишь бы я не умер с голоду.
   — Теперь ты один из нас, Лобсанг, — сказал мой учитель, бинтуя мне голову. — 

До конца своих дней ты будешь видеть людей такими, какие они есть на самом деле,
 
а не такими, какими они стараются казаться.
   Было довольно странно видеть трех лам, купающихся в золотом пламени. Только