пробираемся сквозь толпу в поисках нужной нам лавки. Время от времени Тзу 
обменивается приветствиями со своими знакомыми и приятелями.
   Мне необходим просторный плащ красно-коричневого цвета — просторный не 
только 
на вырост, но и из чисто практических соображений. Тибетские мужчины носят 
свободные одежды, крепко затянутые в поясе. Верхняя часть слегка вытягивается 
из-под пояса и образует сплошной огромный карман, где лежат все вещи, с 
которыми 
тибетец никогда не расстается. Рядовой монах, например, носит в таком кармане 
миску для тсампы, чашку, нож, четки, различные амулеты, мешочек с жареным 
ячменем, а нередко и запас тсампы. Ничего странного в этом нет — монах носит 
при 
себе все свое земное имущество.
   Покупки моей мечты Тзу контролировал беспощадно. Он не позволил мне купить 
ничего сверх крайне необходимого, к тому же выбиралось все самого 
посредственного качества, словно для бедного послушника. Сандалии из грубой 
кожи 
яка, небольшой кожаный мешочек для жареного ячменя, деревянная миска, чашка 
(отнюдь не серебряный кубок, о котором я так размечтался), нож и обычные 
деревянные четки, полировать которые придется самому, — вот и весь список 
купленных для меня необходимых вещей.
   При отце-мультимиллионере, владеющем огромными поместьями, драгоценностями, 
золотом, я на протяжении всей учебы, и вообще пока отец жив, должен влачить 
жизнь бедного монаха.
   В последний раз любовался я улицей, двухэтажными домами с далеко 
выступающими 
навесами, лавочками, где продавалось все — от плавников акулы до конских попон 
и 
седел. В последний раз слушал я веселую болтовню продавцов и покупателей. 
Никогда в жизни не казалась мне эта улица такой красивой, как в тот день. Я 
завидовал торговцам, которые видят ее ежедневно и будут видеть всегда.
   Бродили бездомные собаки, что-то вынюхивая, скаля зубы и рыча друг на друга.
   Тихо ржали лошади, терпеливо ожидая хозяев. Ревели яки, прокладывая дорогу 
сквозь людскую толчею. Сколько тайн скрыто за окнами этих лавочек! Какие товары 

там собраны со всех концов земли! Какие захватывающие дух истории приключались, 

наверное, с людьми, которые везли сюда эти товары!
   Я смотрел на все вокруг с каким-то дружеским расположением. Мне так хотелось 

еще хоть раз приехать сюда, я размечтался о том, что я здесь куплю... Мои мечты 

грубо прервал Тзу. Он схватил меня за ухо и заорал на всю улицу: — Эй, Тьюзди 
Лобсанг! Ты что, в статую превратился? И чем только заняты головы нынешних 
мальчишек? В наше время такого не было.
   Ему не было дела до того, останусь ли я без уха или же сумею сохранить его, 
следуя за безжалостной рукой.
   Всю дорогу домой Тзу ехал впереди, костя на чем свет стоит «современное 
поколение, эту орду никчемных балбесов, лентяев и бездельников, вечно витающих 
в 
облаках». Передышка наступила лишь после поворота на дорогу Лингхор, где нас 
встретили резкие порывы ветра: тут я вдруг почувствовал себя уютно за широкими 
плечами Тзу.
   Дома мать внимательно рассмотрела покупки и похвалила их. К моему 
величайшему 
огорчению, она еще добавила, что они для меня уж слишком хороши. А я-то 
надеялся, что мать будет недовольна Тзу и заставит его купить более дорогие 
вещи. Мои надежды на серебряный кубок снова рухнули. Придется довольствоваться 
деревянной чашкой, изготовленной на ручном станке в Лхасе.
   Не было покоя и в последнюю неделю дома. Мать потащила меня по всем домам 
Лхасы — я должен был засвидетельствовать хозяевам свое уважение, которого, увы, 

ни разу не почувствовал. Мать обожала эти выезды. Обменяться светскими 
любезностями и вежливо перемыть косточки всем в округе — такой была наша 
ежедневная программа. Я подыхал от скуки. Для меня выезды превращались в пытку: 

я явно не обладал теми качествами, которые позволяют получать удовольствие, 
выслушивая дураков. Мне бы в эти последние дни побегать на открытом воздухе, 
позапускать змеев, попрыгать с шестом или поупражняться в стрельбе из лука. Но 
вместо этого меня, как запряженного яка, гнали на забаву каким-то неряшливо 
одетым старушкам, которые только и делали, что с утра до вечера сидели на 
шелковых подушках да отдавали капризные распоряжения слугам.
   Но страдал я не только от матери. Как-то мне пришлось сопровождать отца в 
монастырь Дрэпунг. В этом огромном монастыре жило не менее десяти тысяч монахов.

   Высокие храмы, маленькие каменные домишки, постройки в виде террас. 
Монастырь 
представлял собой целый город, обнесенный стенами, и, как настоящий город, 
обеспечивал себя всем необходимым. Дрэпунг в переводе означает «Рисовая гора».
   Монастырь издалека действительно похож на рисовую гору с башенками и