или родимые пятна, которые сплетники называют личными отметками дьявола и 
многие честные мужчины и женщины имеют на телах наросты, которые эти сплетники 
называют дьявольскими сосками». 
Мы поступаем чересчур опрометчиво, огульно зачисляя наших предков в дураки 
из-за чудовищной, на наш взгляд, непоследовательности их представлений о 
колдовстве. Мы находим, что в отношении зримого мира они были столь же разумны, 
а в понимании исторических аномалий столь же проницательны, как и мы. Но раз 
допустив, что открыт мир незримый, а с ним и неукротимая деятельность злых 
духов, какой мерой возможности, вероятности, уместности и сообразности — того, 
что отличает допустимое от явно нелепого, — могли они руководствоваться, прежде 
чем отвергнуть или принять на веру те или иные свидетельства? Если девы чахли, 
медленно угасая, в то время как таяли перед огнем их восковые изображения, если 
хлеба полегали, скот увечился и вихри в дьявольском разгуле вырывали с корнем 
дубы в лесу, а вертелы и котлы пускались в устрашающий пляс вокруг какой-нибудь 
сельской кухни, когда не было ни малейшего ветра, — все это казалось одинаково 
вероятным, пока были непонятны законы, управляющие такого рода явлениями. 
Представление о том, что князь тьмы, минуя красу и гордость нашей земли, 
свирепо осаждает податливое воображение немощной старости, для нас a priori так 
же правдоподобно, как и неправдоподобно, ибо мы не располагаем ни средством 
постигнуть его цели и виды, ни данными, чтобы установить, по какой цене эти 
старческие души пойдут на торжище дьявола. Или, раз воплощением всяческой 
нечисти почитался козел, вовсе незачем так уж удивляться, что дьявол якобы 
является иногда в его образе и подтверждает тем самым подобное олицетворение. 
Что между обоими мирами вообще установились связи — возможно, ошибка, но, 
поскольку такое допущение было однажды сделано, я не вижу, почему какому-нибудь 
подтвержденному свидетельствами рассказу этого рода следует доверять меньше, 
чем любому другому, только оттого, что он нелеп. Нет закона для суждения о 
беззаконном, и нет правила, которое годилось бы для опровержения грез.
Согласно английской теории XVIIa. считалось, что подобные соски использовались 
чертенятами, домашними духам и другими представителями дьявола, и поэтому 
являлись главными признаками колдуна или ведьмы. В книге Майкла Дальтона 
«Country Justice» (1618) в качестве второго признака ведьмы назван следующий: 
«Для так называемых домашних духов они имеют некие шишки или небольшие соски на 
своем теле и в некоторых других интимных местах, посредством которых духи сосут 
их». Большинство женщин, арестованных Хопкинсом, после того, как им не давали 
спать две, три или четыре ночи и принуждали оставаться в непрерывном движении, 
приходили в изнеможение и подтверждали слова Дальтона. Так, на судах в Суффолке 
в 1645г.
Маргарет, жена Бейтса из Фрамлинхема после двух или трех дней бодрствования 
призналась, что однажды во время работы она почувствовала, как нечто поднялось 
по ее ногам, вошло в ее интимные места и ущипнуло ее за эти места, где и были 
обнаружены эти метки. И в другое время, когда она была на церковном дворе, она 
почувствовала, что нечто снова щиплет ее в этих местах; и позднее она 
призналась, что имеет еще два соска, сделанные когда-то, чтобы можно было 
сосать ее.
Отчеты о судах над ведьмами в Англии, Шотландии и Новой Англии изобилуют 
описаниями ведьминских знаков. Шедуэлл, драматург периода Реставрации, 
ссылается на распространенное мнение: «Наличие у них шишек и сосков 
подтверждают все, кто верит в колдовство» (Ланкаширские ведьмы, 1681). Так, у 
Элизабет Сойер, ведьмы из Эдмонтона (1621), обнаружили «нечто, подобное соску, 
толщиной в мизинец, длиной в полпальца, имевшее на конце пупырышек, похожий на 
сосок, и выглядевшее так, как будто кто-то сосал его». Мери Рид из Кента (1652) 
«имела явственно различимый сосок под своим языком и показывала его многим». 
Темпренс Ллойд, одна из последних женщин, повешенных в Англии за колдовство, 
(1682, Эксетер) была осмотрена Анной Уэй-кли: «Во время осмотра на ее теле 
обнаружили в интимных местах два соска, висевших плотно и напоминавших кусочки 
мяса, которые сосал ребенок. И каждый из упомянутых сосков был около дюйма в 
длину» (Хоуэлл, «State Trials», 1816). При обследовании Бриджит Бишоп, одной из 
салемских ведьм (1692), «женщина-заседатель обнаружила необычный сосок на ее 
теле, но во время второго осмотра, через три или четыре часа не было найдено 
ничего похожего». — К. Мазер, «Чудеса невидимого мира», 1693г.
Доводы, что подобные выступы имеют естественное происхождение, были бесполезны. 
Например, они не помогли Элизабет Райт и ее дочери Алисе Гудридж, обследованным 
в 1596г.
Они раздели старую женщину и обнаружили за ее правым плечом нечто, очень 
похожее на вымя овцы, с двумя сосками, подобными двум большим бородавкам: один 
сзади подмышкой, другой на ладонь выше, у самого ее плеча. На вопрос, давно ли 
у нее эти соски, она ответила, что родилась с ними. Тогда они осмотрели Алису 
Гудридж и обнаружили на ее животе дырку величиной в два пенса, свежую и 
кровоточащую, как будто некая большая бородавка была вырвана в этом месте» 
(«Удивительнейшая история ведьмы по имени Алиса Гудридж», 1597).
Алиса сказала, что она поранилась ножом два дня назад, поскользнувшись на 
лестнице, но врач сказал, «похоже, что отсюда сосали» [см. Бартпонский мальчик].

Осмотр обычно происходил публично. Так, не позднее 1717г. в Лестере одну старую 
женщину обследовали «перед большим количеством добропорядочных женщин этого 
города. Они показали под присягой, что обнаружили в ее секретных местах два 
белых куска мяса, похожих на вымя овцы или на сосок кошки». В некоторых случаях 
обследование производилось свидетелями обвинения, как на суде в Сен-Осайте над 
Сесиль Целлс. Даже мертвые не освобождались от публичного осмотра.