бросила рыбина живца? Подождал, берусь за удилище, на конце тяжесть, ни туда, 
ни сюда.
   —	Ну как, взяла?
   Сосед мой, оказывается, объявился.
   — Взяла,— говорю, а голос дрожит.
   — Тащи тогда. Сом, не иначе.
   Тащу изо всех сил и... берег под моими ногами обваливается, а я боком лечу в 
воду. Не отпуская удилища, лихорадочно выскакиваю на сухое.
   —	Здоровенный, собака,— сочувствует мужчина.— А
ну-к дай, я попробую.
   Как бы не так. Не-ет, сома я сам возьму. Снова тащу и даже сдвинуть не могу.
   —	Коряга, должно быть,— невозмутимо говорит муж
чина.— Их тут много, на дне-то.
   —	Какая еще коряга? Я ж видел, как водило!
Одежда   вся   ко   мне   прилипла,   в   сапогах   хлюпает,
   но что мне до этого, если сом сидит на крючке!
   — У тебя жилка какая?— спрашивает мужчина.
   — Миллиметровка.
   —	Ну   так   тащи,    выдержит,— советует   он    мне.—
Только за нее и тащи.
   Я вскакиваю в воду, хватаюсь за леску, наматываю ее на рукав штормовки и 
тащу, тащу... Сердце бьется, готово из груди выскочить. Мне чудится сом, 
огромный такой, пуда на два сомище, и как я еду с ним в автобусе, и как с 
завистью смотрят на меня пассажиры. И как я его сфотографирую и буду показывать 
всем знакомым в городе.
   И тут... леска резко ослабевает, я падаю на берег, весь в иле, чумазый, как 
черт. Все у меня внутри разом обрывается. Мужик подскакивает, поднимает 
выпавшее из моих рук удилище, тащит леску на берег, и я вижу, что на крючке 
болтается плотвица и тащится здоровенный гнилой сук, отломившийся в воде от 
ствола дерева.
   Мужик хохочем во весь голос и я тоже почему-то хохочу нервным таким, 
срывающимся хохотком.
   — Надо ж, мать е так,— говорит он, успокоившись.— А я и сам подумал, что сом.
 Есть они тут, паразиты, е-есть...
   Мы покурили, повздыхали, потом он ушел к себе ловить плотву, мне же ловить 
больше не хотелось. Наскоро обсохнув у костра, я пошел к мосту, остановил 
первую попутку и уехал домой.
   В то лето я еще несколько раз ездил на Торопу. Непойманный сом не давал мне 
покоя. Мне почему-то казалось иногда, что, может быть, он, сом-то, и затащил 
тогда живца под корягу, ведь груз на леске был немаленький, живцу не под силу. 
Затем все как-то ушло на задний план за житейскими заботами. Но вот нынешним 
летом услышал опять, что поймали в том месте, где я был тогда, сома на два пуда,
 и зазнудило в душе. Нынче собираюсь поехать на Торопу.
   
   ОСЕННЯЯ ЗАБАВА
   Октябрьский маросей шуршит себе да шуршит. Река, пронизанная им, казалось бы,
 безжизненна. Берега ее неуютны, все в пожухлой липовой листве. Что ж, прощайте 
летние забавы. Прощайте до следующей благословенной поры. Впрочем, и по осени 
есть у меня своя забава, есть день и утро, когда вновь возгорается в душе 
рыбацкий азарт. Случается это в пору глухого, тоскливого предзимья, когда уж и 
белые мушки закуролесили, и первый тонкий ледок по ночам обрамляет берега 
Западной Двины.
   Выхожу пополудни в сапогах-заколенниках и штормовке из дому, прихватив с 
собой совковую лопату с длинной ручкой и алюминиевый бидончик. Иду берегом, 
мокря штаны в осоке, продираясь сквозь заросли облезлой черемухи, на которой 
кой-где остались хваченные морозцем терпко-сладкие ягодки. Вот и нужное место. 
Оставил бидончик на берегу, шагнул в воду поглубже, копнул лопатой ил, вывернул 
его на берег, стал разгребать — нет удачи. Снова выхватил лопатой кучку ила, за 
ней другую... Со стороны, конечно, странное зрелище для несведущего человека.
   Наконец-то повезло. В очередной кучке ила сверкнула упругая матовая змейка, 
рядом с нею другая извивается, помельче. Бросил их в бидончик, заполненный 
водой — загружились хороводом по стенке. Добрый час елозил по реке, пока не 
набрал два десятка. Спина под штормовкой вся мокрая, волосы слиплись на горячем 
лбу. Нелегкая эта работа добывать с речного дна личинок миноги. Тонну ила 
выволок, а, может, и больше, чтобы запастись драгоценной наживкой.
   Теперь и за главное дело можно взяться. Достаю из чулана снасти, накачиваю 
резиновую лодку, переправляюсь на другой берег. Снасти, собственно, немудреные 
— капроновые шнуры метров по восемь, на каждом по три крючка и по гайке — груз, 
чтобы не сносило крючки течение. Здесь, на левом берегу Западной Двины, немало 
ручьев, и там, где они впадают в реку, держится налим, любитель холодной и 
чистой воды. В эту пору по ночам он резв и азартен, выходя на свои охоты. Дно у 
берега каменистое с топляком, оставшимся от многолетних сплавов, и все это 
создает налиму вполне комфортные условия для обитания.
   Забрасываю снасти, привязываю их к колышкам, колышки втыкаю в дно, рядом с 
берегом — так, чтобы не видно было постороннему глазу. Остается в волнении 
дождаться утра. Как знать, может быть, за год и ушел налим с этих мест, может, 
появилось в воде нечто, что ему не по вкусу? Ведь год от года меньше налима в 
Западной Двине. Помнится, лет тридцать назад руками ловили под камнями, а 
теперешние пацаны этого и не знают. Однако чем труднее взять налима, тем 
интереснее рыбалка.